В те времена воду носили из колодца, мылись в бане, а прочие удобства были во дворе. В тот день, воспользовавшись этими удобствами, юная Таня услышала, как во двор вошли знакомые парни, в том числе и Юрка Петров, и уселись за стол во дворе. Сначала она надеялась переждать, но поняла, что парни засели здесь надолго, и прошмыгнула мимо них. А эта вредная трехлетняя Анжелка всегда любила взрослые компании. Вот и тогда она выбралась из песочницы со своей лопатой и копалась в земле рядом со столом. Вслед проходящей мимо Тане она сказала тоненьким голоском: «Покакала, да?» Едва сдерживая улыбку, Грета усадила за стол вновь прибывших.
Много было теплых слов и воспоминаний. Откровенно говоря, слушать это было приятно. Постепенно, как это всегда бывает, стали общаться группами, и разговор перешел на текущие дела. Естественно, много говорили про деда Славку и про Катю. Руслан и Кирилл пересели, чтобы охватить разные компании и поддерживали разговор, не забывая подливать собеседникам спиртное. Грета разговаривала с самыми близкими: Шпильман, Тумбасовой, Таисией Золотухиной и Кожевниковыми. Впрочем, Валера ушел раньше. Таня отговорилась срочными делами и проводила его до ворот. Вместе с ними вышла и Грета. Чтобы не молчать, она спросила о Саблиных. Таня сказала, что Саблин – генеральный директор крахмалопаточного завода, или как он теперь называется, ОАО «Русский батат». Приехал лет пятнадцать назад. Был не то вдовцом, не то разведенным. Анжелка, к тому времени тоже разводка, быстро его окрутила. Детей нет. Отгрохали особняк на береговой стороне. Ведут себя просто, но соседи их все равно избегают. Валера как-то неодобрительно хмыкнул. Вел он себя очень скованно. Страх, который она увидела в его глазах еще при встрече у кладбища, не исчез. После его ухода Таня сказала:
– Ты не обижайся, он тебя боится. Вбил себе в голову, что дух Тани в тебя переселился.
– С чего бы это? – с улыбкой спросила Таня, внутренне похолодев.
– Я не вижу, что ты уж очень на тетку похожа, хотя некоторое сходство есть. Но Валерка-то с Таней в детстве больше общался. И утверждает, что ты не просто на нее похожа, ты она и есть.
– Ну, надо же… – не зная, что ответить, протянула Грета. Как-то надо было завершать опасный разговор. В то же время переводить его на Катю тоже не хотелось. Манипулировать самыми близкими друзьями по заказу какого-то уголовника, хоть и бывшего… И она решила продолжить разговор о былом. – Вы извините, но я заглянула в альбом хозяев дома. Обожаю старые фотографии. Думала, что где-нибудь и тетю свою увижу. Но, наверное, они не были знакомы. И знаете, что меня потрясло? Бабушка Кати. Судя по фотографиям, в старости она была каргой. Но какой потрясающий портрет я увидела среди старых фотографий! Она не то, что была красивой, нет: и нос великоват, и губы тонковаты. Но какое-то благородство в лице! Не знай я, кем она была, подумала бы, что из дворян.
– А она и была из дворян. По женской линии, правда, – ответила Лена Тумбасова.
– Да ты что? – удивилась Таисия. – Отлично я ее помню. Матерщинница и скандалистка была, скупая до предела. Это, конечно, от бедности. Единственное, что в ней было хорошее – любовь к сыну и внукам. Мишка, ее непутевый сыночек, всю жизнь пил и гулял в свое удовольствие. Он и умер чуть за сорок. А жену уморил, она и до тридцати не дожила. Учительница была, приезжая. Катьке года четыре было, а Мишенька вообще младенец. И бабка им всю душу отдавала. На одну пенсию растила. Боже, какое несчастное семейство, если Кати нет, значит, нет Кузнецовых вообще…
– Да не хорони ты ее раньше времени, может, найдется, – сердито сказала Таня. – Бедный Генка, ему-то каково! Жена пропала, а его подозревают в ее убийстве.
– Никто, кроме ментов, в это не верит. Шалопай Генка, но не убийца. Тем более, Катюшку свою драгоценную… Ладно, не надо об этом. Ты, Лена, лучше о дворянах расскажи. Это с какого боку в бабке Кате кровь благородная?
– А она и по отцу не из простых. Прадед ее был купец, уж не знаю, какой гильдии, надо поискать в документах. Владел он салотопней за рекой, знаешь, где сейчас пищекомбинат? И две лавки: одна на площади, другая в Ветошниках, недалеко от часовни. Ой, забыла самое главное: мельница.
– Наша мельница?
– Да, та самая, по лотку которой мы в детстве скользили…
Тут Грета выключилась из разговора. Мельница! Она ниже по течению Чирка, за поликлиникой, совсем недалеко от второй школы. Деревянный мост по плотине, ведущий к противоположному берегу, где мельница. А из-под моста – деревянный лоток, по которому стекает вода. Доски здесь покрыты скользкой зеленой тиной, плотно прилипшей к лотку. Перелезешь через перила, встанешь на покатую поверхность – и скользишь. Только скользить надо, придерживаясь за бортик, и вовремя остановиться. А то как-то девятилетняя Таня не удержалась и упала с лотка вместе с потоком воды. Плавать-то она умела, да и мелко там было, но вымокла вся. На лоток ребята вылезали, в чем были, почему-то не принято было здесь раздеваться, как на пляже. Лязгая зубами, она выбралась на берег, сняла платье, и Густав с другом Игорем выжали его «по-матросски». Потом они сидели на берегу и ждали, когда платье высохнет. Но следы преступления уничтожить не удалось: во времена натуральных тканей все нужно было гладить. Бабушка Ирма была скора на расправу, поэтому Таня решила идти в Васильевку. А дома ее встретила запертая дверь. У мамы был выходной, и она ушла к Лиго. Грета так живо вспомнила все это, что на глазах выступили слёзы. Теперь мельницы нет. Плотину спустили, озеро обмелело.