– Ира, подойди, будь добра!
Ира подошла. Он сказал ей:
– Пожалуйста, отгони мою машину, а то тут сейчас от спецмашин повернуться будет негде.
Ира уставилась на него непонимающим взглядом. Огородников сказал:
– Иван Иванович, давайте я отгоню.
– Оцеплением займись. Ира, садись, – и, отъезжая, страшным шепотом. – В багажнике Катька с Лидой. К Кожевниковым вези, у них двор закрытый. И никому, понимаешь, никому! Одежду сжечь, девчонок вымыть, протереть спиртом, да хоть в керосин окунуть!
– Вань, это они дом подожгли?
– Если бы… Они его взорвали! И неизвестно, сколько там трупов!
Ираида Семеновна застонала от ужаса.
– Ира, некогда плакать! Если у Кожевниковых кто-то в гостях, постарайся всех выставить. Никому ничего не говорить!
– А Таисия?
– Ей особенно! У этой балаболки вода в ж… не держится! Сидите, ждете меня, носа чтоб никто не высовывал! Но приду не скоро. Если кто сунется, в дом не пускать! Придумай что-нибудь.
– Что?
– Эпидемия. Потолок обвалился. Собака сбесилась. Пересаживайся за руль! – выпрыгнул из машины и пошел назад к пожарищу.
Грета поглядела на двух подружек и спросила:
– Вы хоть понимаете, что светит вам срок близкий к максимальному?
– Ну и пусть, – глядя в пол, сказала Лида. – Зато мы им отомстили.
– Спешите видеть! Прекрасная горянка мстит за смерть жениха! Законы гор на озере! Зачем нам судебные органы, если существует кровная месть? Лида, ты действительно хотела перебить их всех на основании твоих предположений?
– Нет. – Лида наконец-то расплакалась. – Там взрывчатки было совсем на небольшой взрыв, Кирилл говорил. А она, наверное, с чем-то сде… детонировала. Мы хотели только ворота эллинга подорвать. Чтобы туда полиция приехала.
– Что за эллинг?
– Такой гараж для катера. Его туда убирают на зиму… Или когда уезжают.
– Одного не пойму, – вступил в разговор Валера.– Как Шеметов мог на преступление пойти? Офицер полиции, муж, отец и все такое? Он что, не понимает, что вместе с этими дурами будет срок мотать?
– Он с нами не был…
– Но он вас прикрыл, и, значит, разделил с вами ответственность за случившееся! Он ведь за это тоже много лет получит!
– Мы его не выдадим…
– Можно подумать, что это можно скрыть! Там, наверное, и следы ваши, и отпечатки пальцев. Господи, у него что, помрачение рассудка?
– Это из-за меня… – опять заплакала Лида.
– Лида! – возмутилась Таня.
Лида непонимающе глядела на неё. Потом до нее дошло и она залилась краской.
– Что вы, тетя Таня! Мой папа у него командиром был… в Чечне.
– Подожди. Иваныч в Чечне был года три назад.
– Нет, не теперь! Это в первую Чеченскую. Он тогда солдатом был.
– Вот оно что… воинское братство… Тогда понятно. А ты в память об отце могла бы его однополчанина не подставлять.
– Ладно, хватит, – сказала Грета. – Будем думать, что делать. Мне на ум только одно приходит: выставить одну из них покойницей и свалить все на нее.
– Ты что? – возмутился Валера. – А ее куда?
– Придется уехать… с фальшивыми документами.
Лида сказала:
– Я это задумала, мне и отвечать…
– Да? А Танюшку куда?
– С собой заберу.
– Так ты ж покойницей будешь. Нет, лучше я – погибшая террористка. Мне теперь без Гены все равно.
– Да не каркай ты! – вспылила Таня. – Найдется твой Гена.
– Тетя Таня, вы верите, что он просто загулял?
– Нет… Скорее, он похищен…
– И кому он на фиг нужен? Если с меня хоть дом можно стребовать, то у Гены вообще ничего нет.
– А может, за него ты этот дом отдашь?
– С радостью бы! Но нет его, я же чувствую!
– Катя, а больше ты ничего не чувствуешь? – вступила в разговор Грета.
– А что я еще могу чувствовать?
– Ответственность за собственного ребенка. Где беременной скитаться! Или ты в тюрьме его родить собираешься? А потом в детдом?
– Не будет никакого ребенка!
– Куда он денется? Срок у тебя 12-13 недель, придется рожать. Так что оставим мистику и лирику. Надо старику позвонить, пока церберы Катины не хватились.
– Иван Иванович просил никого не пускать, – сказала Ираида Семеновна.
– Будет хуже, если охрана шум подымет, – ответила Грета и встала, чтобы сходить за трубкой. Таня махнула ей рукой и вышла. – А главное – деньги его понадобятся, чтобы наши преступления прикрыть. Что уставились? Все мы теперь соучастники, разве нет?