– Ну, как же, утятинская знаменитость. Гнул подковы, выпивал литр на спор. Я совсем маленькой была, когда его в проваленную могилу Миши Окуня уронили. Ты его что, с тог света вызывала?
– Да нет, приснился он мне, – с трудом сообразила, что ответить, Татьяна Ивановна.
– Э, да ты тут дрыхнешь! Это хорошо, на свежем воздухе. Однако покойники к дождю, давай-ка тряпки соберём.
–Тёть Тань, пожрать есть чего? – подлетел Ромка.
– Сейчас разогрею, Ромочка, – приходя в себя, сказала Татьяна Ивановна и двинулась к дому. – Вы что так долго?
– Два колеса прокололи. Туда – заднее, обратно – переднее. И потом ещё метров двести до заправки машину толкали. И канистра куда-то пропала… пап, здесь она, мы её у гаража забыли!
ПРОЩАНИЕ С РОДИНОЙ
Поздний ужин затянулся. Выпивать на этот раз никто не стал. Валера выглядел как всегда. «Труд лечит от стресса не хуже запоя», – шепнула Таня в ответ на вопросительный кивок Татьяны Ивановны. Потом мужики загремели в гараже, а женщины сели пить чай.
– А теперь подробно и по порядку, сказала Таня. – Суть мне уже известна.
– Утятин… ты же только подъехала!
– А телефон на что? И что ты думала, когда с Радивой говорила? Может, неправда, а, Тань?
– Да нет…
– Таня, не отмалчивайся. Я ведь тебя знаю, ты всю жизнь всё в себе держишь. Попробуй хоть один раз рассказать откровенно. Вдруг легче станет?
– Понимаешь, какая ерунда… Я всю жизнь работала в поликлинике. И диспансеризацию регулярно проходила. Только через два месяца после диспансеризации шла как-то по рынку. В руках – пакет со стиральным порошком. И вдруг такое ощущение, что из меня все силы вытекли. У мясного павильона дворничиха со скамейки снег сметает. Я села, руками в сиденье вцепилась, чтобы не упасть. А там всегда бродячие собаки толкутся, куски подбирают. Я сижу, а они меня обступили. И одна, самая большая, коричневая такая, носом мне в руки тычется. Я ей говорю: «нет у меня ничего». А она не отходит. Я глаза открыла, а она мне правую руку лижет. Да как лижет… как щенка… всем языком, тщательно так. Этой рукой я её и оттолкнула. А она стоит, не отходит. И чувствую я, что-то не то и с левой рукой. Перевела на неё взгляд, а там маленькая собачонка так же старательно левую руку вылизывает. Я встала и из последних сил побрела. Дома только ботинки сняла и прямо в пальто рухнула на диван. Лежу и думаю: «Надо руки помыть… надо руки помыть…» Потом встала и пошла руки мыть. И думаю: «Что это я так руки помыть стремилась? А, собаки лизали…» Легла и проспала четыре часа. И это днём! А потом встала и поняла: животные всегда болезнь чуют. Пошла проверяться. И говорит мне врач на УЗИ: «Сто лет у гинеколога не была», Я: «Два месяца назад». А он так зло: «Неправда!» Ну, правильно, кому признавать захочется… ну, неважно. Положили в стационар, пролечили. Короче, пока живу.
Татьяна Ивановна вспомнила, как выворачивало её после двух всего уколов, как после анализов выписали её «восстанавливаться». Поняла: помирать выписывают. Но через месяц ожила. И решила: хватит. С работы рассчиталась, в онкологию ни ногой. Ничего не болит, но силы убывают. Вызнала адрес недорогого хосписа в Подмосковье, проплатила аванс. Деньги на карточку перевела, чтобы легче было расплачиваться… у них там терминал…
Она заглянула в испуганные глаза подруги и спохватилась:
– Ой, что я тебе всё это говорю… прорвалось. Ты не бери в голову, все там будем.
– Тань, а что говорят?
– Говорю тебе, всё нормально пока. Это в прошлом году было. Вечной жизни не бывает, а я ещё в норме.
– Значит, случилось что-то ещё. Ты с такими глазами приехала…
– Ну, было. Ситуация, в общем, дурацкая. Ты знаешь, мне квартира от тётки по отцу досталась. Она, как и я, одинокая была. Человек очень суровый. Я за эту квартиру почти пятнадцать лет прислуживала. Только на шестом году прописала меня, когда я решила к маме возвращаться. К маме ревновала она меня нещадно… как будто можно сравнивать! Но поверь, я о ней ни слова не говорила. Это мой выбор.
– Да, правда. Ты о ней говорила только хорошее.
– Но ведь плохого не было ничего. Просто у меня такой характер, что со мной люди ведут себя так, будто я им должна. Ну, короче, наследство-то от меня тоже останется. А кому? Близкой родни у меня нет.
– А брат твой? Длинный, белобрысый, в очках? Густав?
– Умер Густав. Семь лет назад.
– А дети его?
– Дочь… но она пропала…
– Как пропала?
– Ну, ладно. Расскажу. Ты удивишься, но Густик, такой положительный, школу закончил почти отличником, поступил в Рижский политехнический… и спился. Закончил вуз прилично, но студентом уже выпивал. В первый отпуск поехал в Крым, познакомился с Аллой. Она из Владимирской области, из Коврова. Переехал к ней. Лет десять детей не было. Как-то это на них давило. А может, причину искали, чтобы выпить. Уже лет в 35 вдруг беременность… я думаю, не от него. Дочь у неё Маргаритка… хорошенькая! Густик в ней души не чаял. И Алку любил, и она его… а спились оба. К пятидесятилетию это были уже бомжи. Алла умудрилась квартиру продать и пропить. Он приехал уже больной, беззубый… Грете тогда лет 15 было. Пропиши! Я прописала… но что это был за ребёнок! Дикий макияж, дикие компании. Соседи её в промытом виде, наверно, и не узнали бы. Какого труда мне стоило заставить её кончить школу! Стала бродяжничать, подворовывать…