– Лучше я, – Татьяна Ивановна села. – Хочу на воздух.
Снова она лежала на скамейке. Только на этот раз хозяйка для гостьи соорудила царское ложе: перина, подушки, тёплое одеяло. «Надо всё обдумать, – закрывая глаза, решила она. – Только, действительно, без мракобесия».
Сквозь сон она слышала, как скрипели ступеньки, когда Таня выходила из дома. Видимо, опасаясь за её состояние, она подходила послушать её дыхание.
Проснувшись, Татьяна Ивановна сразу вспомнила сегодняшние разговоры. «Как ни странно, я видела вещие сны. Что делать с этим? Найти разумное объяснение невозможно. Оставить всё как есть? Страшно. Почему в мои сны вторглись эти незнакомые мне люди? Я должна им помочь? Но как? Получается, этой беременной я помогла. А могла ли спасти остальных? Если я обладаю способностью переносить свои кошмары из снов в реальность, не наврежу ли я своим друзьям?» От этой мысли её пробрал озноб. И она подумала: когда не знаешь, что делать, надо бежать. Собственно, она всю жизнь так поступает. И Татьяна Ивановна решительно пошла к дому, из которого уже выходила Таня:
– Какие у вас планы на завтра?
– Мужики в Уремовск поедут, а я с тобой останусь. Поговорим хоть, а то всё некогда…
– Очень удачно. Я с твоими до Уремовска – и домой на поезде.
– Как же так, – растерялась Таня. – Два года не виделись, и на два дня приезжать… да после приступа… не пущу!
– У меня на послезавтра талон к зубному. Зубы я вставляю.
– Позже вставишь.
– Нет, это у меня бесплатное протезирование. Поеду.
У Тани даже слёзы выступили на глазах:
– Господи, да что же это! Пойду готовить что-нибудь на дорожку… вечером хоть посидим. Да, забыла сказать. Елена Игнатьевна звонила. Звала в гости. Я сказала, что ты заболела. Она вечером зайдёт.
– Она работает?
– Да, в музее. Как ушли её из школы, так она там и прижилась. А какой математик! Её выпускники куда угодно поступить могли!
– Репетиторством бы занималась.
– Это ваше поколение, оно какое-то… бессребреники, вот! Она если с кем занимается, то принципиально за так. Как Елена Карловна. Эта краеведение чуть не сорок лет ведёт, и тоже без зарплаты.
– А ты помнишь Руину?
– А как же. Елена Карловна после неё стала клуб вести.
– А до Руины был Алексюта. Так что у нас всегда найдётся человек, который чужих детей не за деньги учит.
Таня ушла в дом. Татьяна Ивановна побрела вдоль забора, разглядывая цветы. Было неудобно перед подругой, которая так искренне расстроилась из-за её внезапного отъезда. Но было и чувство огромного облегчения от принятого решения.
Вечером зашла Лена Тумбасова. Позвала: «Пошли к Лене Шпильман!»
В этом доме Татьяна Ивановна не была с детства. Лет сорок точно. Но как же мало что изменилось здесь! Всё те же белёные стены «с накатом». Круглый стол, застеленный бархатной скатертью. Массивные до потолка закрытые книжные шкафы, такой же буфет. В углу под окном – пианино с двумя массивными подсвечниками. Единственное изменение – посреди зала стоит голубая детская коляска.
– Чей? – спросила Татьяна Ивановна.
– Юрин. Марина в поликлинику пошла, оставила на часок.
– На кого похож? – Тумбасова отвернула пелёнку, и сама ответила. – На Карла Ивановича!
Подруги засмеялись.
– Ну, правда, поглядите, не хватает только шляпы и галстука. А соску держит как Маяковский папиросу.
В это время в комнату зашла молодая женщина с недовольным выражением лица.
– Спасибо, Елена Карловна. Мы пойдём.
Взяла коляску и потянула её к выходу. Хозяйка вышла за ней следом и тут же вернулась.
– Чем она недовольна? Или всегда так? – спросила Лена Тумбасова, усаживаясь за стол.
– В последнее время всегда.
– И чем ты не угодила?
– В Германию хочет.
– А ты при чём?
– Я – Шпильман, мне проще.
– Она считает, что ты должна хлопотать за неё?
– Она считает, что я должна ехать в качестве паровоза, а они – вагончиками.
– А ты что считаешь?
– Я считаю, что я – русская. Мои предки с екатерининских времён в России. В Утятине родилось шесть поколений Шпильманов. Дед был немцем по отцу и по матери. Отец – уже наполовину немец. Я – на четвертинку. В Юре уже восьмушка немецкой крови, а в его Никитке – шестнадцатая часть. Она – его мать, ей решать, где ему жить. Вот пусть она этот стакан крови использует для своего переезда.
– А что, Юра не хочет?
– Он сам не знает, чего он хочет. Он хочет продать родовое гнездо, но чтобы я продолжала здесь жить. Он хочет поехать в Германию, но не желает собирать документы, подтверждающие его право на это. Он даже язык не учит, а ведь его сдавать надо для переезда.