– Как я могу, Марья Игнатьевна, о таком почтенном барине рассуждать?
– Почтенном? Это он почтенный, потому что за щёчки тебя треплет вслед за папенькой?
Маша увидела испуг в глазах горничной. Обернувшись, она увидела в дверях Софью Анисимовну. Впрочем, хозяйка, не сказав ни слова, ушла. Наташа залилась слезами.
– Ох, Наташа, прости, вырвалось. Может, тебя мне отдадут?
– Нет, барышня, Игнатий Ларионыч не согласится.
Вечером за ужином Игнатий Илларионович спросил холодно, почему дети так шумели днём. Маша промолчала. Уже глядя на неё, он повторил вопрос.
– Не знаю, не слышала, – равнодушно ответила она. – Впрочем, меня и дома не было днём.
– Наша невеста теперь с детьми заниматься не желают, – язвительно сказала Софья Анисимовна.
– Давно пора Васе настоящего учителя нанять. А Лизаньке или гувернантку, или в пансион определять. А пока, что делать, придётся вам ими заняться.
– Как это понимать, – спросил отец. – Ты что, не желаешь брата и сестру учить?
– Я, папенька, к переезду готовлюсь, занята очень. Да и не вчера вы решили меня замуж отдать, давно, наверное, всё обговорено. Стало быть, и учителей нашли.
– Именно что вчера.
– Я сегодня с утра от Марьи Афанасьевны поздравление с помолвкой получила. Как такое может быть?
Отец обозвал её лгуньей, Маша послала Наташу за письмом. Увидев при чтении письма изумление на его лице, Маша удивилась и сама.
Маша безропотно примеряла подвенечной платье, а затем уходила в свою комнату и бездумно сидела над раскрытой книгой, ни разу не перелистнув страниц. Приходил Фёдор Ионович, она выходила к нему в гостиную и сидела рядом, лаконично отвечая на его вопросы. Если же его принимали всей семьёй, то равнодушно молчала.
В положенный срок отец Василий обвенчал их. Свадьба была скромной, потому что у Фёдора Ионовича она была уже третьей.
Глава 9
Антонина усадила Элю на диван:
– Лучше ляг. Я сейчас Зою обработаю и сделаю тебе массаж.
– Мамина кофта! – всхлипнула Зоя, глядя на кровавые пятна на груди.
– Не плачь, Зоенька, я все холодной водой отстираю.
Антонина обработала ранку, помыла Зою, отстирала кофту и занялась Элей.
– Спасибо, Тоня, мне даже дышать легче стало.
– То-то. У себя в Москве обратись к специалисту. А пока носи с собой сильное обезболивающее.
Когда Антонина ушла, Эля сказала:
– Зоенька, я посплю?
– Я не буду шуметь, тетя Эля.
Зоя принялась двигать по столу паззлы. Эля глядела на нее сквозь слезы и думала, как она, родной человек, могла брезговать племянницей? Перед глазами стоял Юрка, вытирающий Зоины слезы и сопли, безобразная одноклассница Лены Сонька, прижимающая ее к груди, другие соседи, переживающие за девочку.
Спала она недолго. Сквозь неглубокий дневной сон слышала, как звонил телефон, как разговаривала Зоя. Когда проснулась, спросила:
– Кто-нибудь звонил?
– Тетя Тоня.
– Что говорила?
– Говорила, ты храпишь или не храпишь.
– Господи!
– Ты обиделась?
– Что ты, Зоенька. Надо ей позвонить.
– Она сказала, позвони на пульт.
На вопрос о храпе Антонина резонно ответила, что не могла спросить у Зои, жива ли ее тетка.
– Не дождешься! – весело сказала Эля и обратилась к Зое. – А пойдем мы все-таки на кладбище.
– Пойдем, – ответила Зоя.
Снова она одевала племянницу. Снова та сказала:
– А мамина кофта?
– Вот мамина кофта. – Эля взяла с кресла брошенную Леной при отъезде блузку и накинула Зое на футболку.
– Мамой пахнет.
«Вот я дура бесчувственная! – ругала себя Эля. – Она за вещь, пахнущую матерью, хватается, как за защиту, а я злюсь». Зоя шла, низко нагнув голову, не открывая взгляда от блузки. Один раз даже погладила рукой обшлаг. У собора Эля неожиданно решила:
– А давай, Зоенька, зайдем, свечку поставим.
Хорошо, что захватила косынки на случай, если на кладбище не будет тени. Когда стала повязывать платок Зое, та замотала головой: «Мне не идет!». «Мне тоже. Нужно смириться перед господом», – ответила ей Эля. «Да-а?» – протянула Зоя, но возражать больше не стала. В храме она подняла голову и стала медленно поворачиваться, в восторге разглядывая роспись купола. К ней с шипеньем бросилась одна из бабок, работающих в церкви. Эле первый раз за день удалось вылить свое раздражение:
– Христос сказал: «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им». А про тебя он ничего не говорил. Отойди от ребенка.
– Опять своевольничаешь, Мария? – укоризненно сказал проходящий мимо священник. Бабка отступила.