На третий день ее вызвала к себе игуменья Олимпиада.
Оказалось, что приехал отец.
– Что это вы позволяете себе, сударыня? Как вы посмели уехать сюда без разрешения?
– Папенька, у кого я еще должна была просить разрешения? Муж мой знал, что я в монастырь собиралась.
Отец осекся. Потом в прежнем тоне продолжил:
– Неправда! Кухарка ваша прибегала, голосит: «Пропала барыня!»
– Я кухарке должна была доложить? Не смешите, папенька!
– Немедленно собирайся, я отвезу тебя домой!
– Сказал Господь: оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть. Мы с мужем просим Господа, чтобы он наш брак детьми благословил, и не кухарке, и даже не отцу решать, достойны ли мы этого. Папенька, вам ведь известно, что Пелагея – метресса супруга моего. Может, ей мои дети будут поперек горла. Но что же вы с ней в одну дуду дудите?
Отец уехал в гневе. Матушка Олимпиада стала выговаривать Маше, что нельзя отцу противоречить. «Так ведь и мужу нельзя противоречить. А если между мужем и отцом противоречия, на чью сторону женщине становиться?» Маша лгала о согласии мужа, но не чувствовала при этом вины. Сколько можно ею командовать? Тут матушка Олимпиада и скажи, что душа Маши неспокойна, а это нехорошо. Сегодня Маша с матушкой Варварой повели детей по ягоды. От солнца у Маши разболелась голова, и она прилегла под деревьями. Вспомнила вчерашний разговор, и настроение ее испортилось.
Ягоды они собирали на взгорке перед лесом. Спустившись в лог, она увидела, что девочки расположились у бочажка. Сделав чаши из листьев, они пили воду, хрустя взятыми в дорогу сухарями, а матушка Варвара размачивала их в воде.
– Нравится вам у нас? – спросила Машу Катя Васякина.
– Очень! – ответила Маша.
– А что ж вы в монастырь не ушли?
– Папенька не разрешил… и батюшка не благословил.
– А разве замужем плохо?
– Катя! – осуждающе вскрикнула матушка Варвара.
– Если матушка Варвара позволит, то я отвечу.
– Мы не к постригу их готовим, а к миру. Поговори с ними о семье, Марья Игнатьевна.
– Скажу я вам, что люди разные бывают. И не все для семейной жизни созданы.
– Почему?
– Господь знает. Вот Варвара Васильевна, здешнего помещика сестра, вам известна?
– Добрая барышня.
– Замужем она не была, но разве она плоха чем-то?
– А как же детки?
– Вот у меня в роду по женской линии. Матушка до тридцати лет не дожила. Как меня родила, так болеть начала. Бабушка, ее мать, в двадцать лет свою малютку-дочь на земле одну оставила. Прабабушка, родив дочь, овдовела, но потом снова замуж вышла. Еще дочь и сына родила, и тоже сиротами их оставила. Это ли не знак? Плохо сиротам на свете живется…
– Марья Игнатьевна, – спросила бойкая Катя. – А правда, что вы графиня?
– Нет, неправда, – ответила Маша. – Мой папенька не из знатных. Дедушка из однодворцев был, дворянство через бумаги доказывал.
– А маменька говорила, что вы графиня…
– Бабушка моя, та, что в двадцать лет умерла, она была дочерью графа.
– А как ее звали?
– Августа.
– Разве есть такое имя?
– А как же. Святая царица Августа, уверовавшая во Христа при виде пыток и казни святой великомученицы Екатерины. Была женою царя-мучителя, однако он не пощадил ее, и царица мученически скончалась в числе других христиан. Именины 24 ноября, – сказала матушка Варвара. – Ну-ка, детки, давайте по той стороне лога пройдемся. Кузовки еще не полны.
Карабкаясь по склону лога, Катя спросила:
– А вы здешних бар знаете?
– Коневичей? Я зимой у их управляющего гостила, у Петрова. Знаете?
– Бурмистра? Несчастненький!
– Почему несчастненький?
– Так вы не знаете? Он весной жену похоронил, а чуть позже дочь у него убили.
– Господи! Кто же?
– Полиция искала, но не дозналась. Здесь, в овраге за бочагом ее нашли. Потому мы дальше не пошли – боязно.
«Какая я эгоистка! – подумала Маша. – С весны со Шпильманами не видалась. Все о своем замужестве печалилась. Раз на Дворянской встретила Марту, видела, что расстроена она, но не остановилась, не заговорила».
Поднявшись наверх, матушка Варвара спросила:
– Машенька, глянь, кто там верхом скачет? Не Митрохин ли?
– Я близорука, матушка, – спешно вытирая слезы, ответила Маша.
– Не должен Митрохин, – вмешалась Катя. – Он только в экипаже ездит, величается.
– Ну, да ладно, это я так, любопытствую.
Вечером, возвращаясь в монастырь, они увидели у двухэтажной монастырской гостиницы полицейских.