– Елена Игнатьевна, это я не уследила?
– Ты что, Надюша? Шесть месяцев назад я даже не подозревала, что больна. Это только я виновата. Надо было давно уйти на пенсию.
– Скажите, кто?!
– Нет, не скажу. Никому не скажу. У меня было время все обдумать. Я для того, чтобы наказать одного подлеца, не готова губить многих хороших людей.
– Почему губить?
– Я не буду объяснять, Надя. Мы слишком все повязаны… Зачем ты приехала, Надя?
– Я за вами приехала.
– Я не могу дома. Я тут, с Зоенькой. А ты на автобусе?
– Нет, я с Юрой.
Тут и Юра появился. Он шел с лечащим врачом.
– Все, Елена Игнатьевна, поехали домой. Вот таблетки для вас, тут все записано. Отдохнете, а послезавтра вас положат в нефрологию. Будете вдвоем с Зоей лечиться.
– Как же она одна…
– У нее очень хорошая соседка. Я ей оставил деньги. Будет два раза в день приносить ей мороженое.
– Ты что, был у нее?
– Был. Она немножко поплакала, говорит, обижают ее, больные уколы ставят. Просила забрать ее домой. Я пообещал, что ее в другое место переведут, где она будет с вами. Съела мороженое, теперь спит.
Глава 14
Теперь спит Марья Игнатьевна тревожно. Ночью встает и садится у окна, вспоминая потери последних месяцев. Уехал отец Василий с семейством. Всё сидит в тюремном замке бедный Николай Иванович. По-прежнему нет вестей от Коли. В начале декабря семейство Шпильман получило письмо от сослуживца подпоручика Лёве о том, что жених Нюты пал в Ахалцихском сражении.
Федор Ионович притих. Не противоречит больше Маше и его метресса. Когда Марта с доктором Зильбером доставили Машу домой на коляске доктора, это совпало с возвращением мужа. Он оказался в двусмысленном положении: домовладелица уже просветила его о причине Машиного падения, и теперь он должен был как-то наказать Пелагею. Страшно была напугана и Пелагея.
Вылезая из коляски, Маша пошатнулась. Видно, сказались несколько дней без прогулок. Доктор и Марта подхватили ее с двух сторон и повели в дом.
– Э-э… Пелагея поможет тебе, – сказал Федор Ионович неуверенно, когда она расположилась в спальне, а сопровождающие уехали.
– Она помогла, – ответила Маша. – Все ведь этого хотели?
– Чего? – удивленно спросил муж.
– Чтобы у нас не было ребенка.
Неожиданно Федор Ионович зарыдал. Маше даже жалко его стало.
Но назавтра к обеду пришли отец с мачехой и домовладелица Бокина. Только она и выразила Маше свое сочувствие. А отец с мачехой вместе с Федором Ионовичем стали журить ее за любовь к прогулкам, приведшую к потере ребенка. Нет, не журить – пилить. И все сочувствие у Маши прошло, даже как-то забыла она, что никакого ребеночка и не было. И засмеялась Маша освобождено.
– Спасибо вам, что так жалеете меня за мою потерю, – сказала она сквозь смех. – Что так болеете за мое здоровье. Мать родная так не жалела бы, как вы! А теперь, с вашего позволения, пойду я на прогулку!
Раздался гул возмущенных голосов.
– Ты что, хочешь бездетной быть? – это отец.
– Мне доктор определенно сказал, что после этого случая детей у меня не будет. Так что не извольте беспокоиться.
С доктором Зильбером она действительно этот вопрос обсуждала. Уяснив, что волнует Машу, он ее успокоил:
– Какой у вашего мужа брак по счету? Третий? И детей не было? Едва ли с вами будет иначе.
Выходя из дома, она остановилась у зеркала и, глядясь в него, сказала:
– Бугорчатка…
Вечером Федор Ионович поднял на нее руку. И эту руку она ему сломала, защищаясь кочергой. Визжала Пелагея, жалея хозяина. А Маша, помахивая кочергой как тросточкой, сказала ей:
– Что орешь? За доктором ступай!
Федор Ионович с рукой в лубке поселился в кабинете, где Пелагея трогательно за ним ухаживала. Маша в спальне вечером на всякий случай придвигала к двери комод. Но спала плохо, тревожась, как бы Пелагея чего не сделала.
«Не вообразить, Кита, сколько зла во мне. Ладно, что все учат! Но бить меня как крестьянку в той песне, что пела Аглая, я не позволю! И ты жалуешься, что стала у тетушки demoiselles de compagnie! Я желала бы поменяться участью с тобою, но не хотела тебе Федора Ионовича в мужья. Ты слабенькая, и не удержала бы в руках кочерги»
Наконец пришло письмо от Коли… от Карла Визе. Оказалось, что дядя Вилли отправил его в Кенигсберг, и он готовился к поступлению в Альбертину, брал уроки у местных профессоров.
– Надо показать письмо Николаю Ивановичу! – сказала Маша.
– К нему не допускают, – ответила Анна Адамовна.