– Да, современному мужчине не понять его мучения. Его вину я установила по приходским книгам. Между датами венчания и крещения первой дочери – только-только семь месяцев.
– И что?
– По тем временам добрачное сожительство – тяжелый грех. Пошли они на него после отказа Митрохина Тимофею Силычу. Сделали это специально, чтобы отцу пришлось согласиться на брак, грех-то прикрывать надо. А Кузнецов еще и покочевряжился, приданое потребовал. Этим и спровоцировал будущего тестя на убийство. А когда молодой человек понял, к чему все это привело, то окончательно потерял покой. Клад, скорее всего, был, иначе как бы Михаил Коневич с долгами расплатился, а Митрохин приданое дочери справил? А самое главное, что вытекает из этой истории: в установлении истины надо идти до конца. Никто из горожан не сомневался в невиновности Петровых, но прошло время, и остались лишь полицейские документы, где утверждалось обратное.
– Елена Игнатьевна, а Коневичи, ну, потомки того братоубийцы, еще есть?
– Носящих фамилию достаточно. Они эмигрировали после революции, осели в Австрии и США. Как ни странно, не в Сербии…
– А почему вы про Сербию?
– Предок утятинских помещиков Коневичей был родом из Сербии, и фамилия их должна звучать как Конёвич. Все Коневичи были воинами, но дед поэта служил недолго: удачно женившись, вышел в отставку, приобрел имение Васильевку и занялся разведением лошадей. Старшему его сыну Михаилу пришлось послужить в войне с Наполеоном, но в 1815 году вернулся в Конь-Васильевку и продолжил дело отца. Через сто лет, как я сказала, потомки оказались за границей. В 90-х один из них вернулся. Лет ему было около восьмидесяти. Стал в Конях обживаться. В войну служил в вермахте, воевал на восточном фронте. А губернатор его в Общественную палату пригласил! У нас в начальство одни придурки выбиваются… фашист недорезанный будет нас жизни праведной учить,! Но есть еще потомки Василия Коневича.
– Того самого? Он же вроде неженатым умер?
– Он у себя в имении девок бессчетно попортил, А какая рожала, записывал их с фамилией Пинегины. Чувствуешь литературную традицию по поводу северных рек? Пушкин создал Онегина, Лермонтов – Печорина, а Коневич – кучу Пинегиных. Очень в Конях распространенная фамилия. Но у всех уличная кличка Васькины.
– Елена Игнатьевна, я же помню, вы всегда с таким придыханием говорили о Коневиче. Что, пока его жизнь изучали, совсем разочаровались?
– Мне его стихи не разонравились, хор он создал, историю края изучал. А человек он был… не могу сказать, что совсем плохой. По нынешним меркам, наверное, обыкновенный. Однако следует учитывать крепостное право. Одно дело простушек на дискотеке снимать. И совсем другое – потребовать сексуальные услуги у девушки, принадлежащей тебе как товар. А Зину Петрову он точно не убивал. Но могли ее убрать его клевреты, чтобы ему спокойнее жилось, даже и без его просьбы? Она ведь его преследовала…
– Ладно, пусть люди читают. А меня вчера Игнаша укусил в плечо. Вот, смотрите!
– Юра, ужас какой! Следы зубов… синячок проступает. Что это он?
– Он с Тихонычем общался. Тот сейчас в зароке, пока ребенок в доме. Злой как черт. Переругается со всеми, потом садится рядом с кроваткой и заводит монолог. Рассказывает ребенку, какие все суки, – Юра заржал. – А Игнаша его слушает, руками машет, гулит, смеется, пузыри пускает. Тетя Люда с Надей ванночку подготовили и мне говорят: неси ребенка. Я его взял, а он как тяпнет меня. Я как завопил, больно же! Спасибо, сверху еще зубов нет. Надя прибежала, увидела, заругалась на нас: вот я вас, и полотенцем замахнулась. А Игнаша как засмеется! А Тихоныч говорит: правильно, Игнаша, Надюха никого ударить не может. И Юрку правильно кусил. А нечего мужскую компанию разбивать!
Вернувшись в палату, Елена Игнатьевна легла спать. Она проспала ужин, но после девяти ее растолкали соседки по палате:
– Елена Игнатьевна, поговорите с этим идиотом!
Из коридора слышался пьяный крик. Плеснув в лицо холодной водой, она вышла. Стоявший в коридоре дежурный врач сказал:
– Извините, но вы так умеете разговаривать… может, попробуете и с этим… новым русским?
Не совсем еще проснувшаяся, она двинулась по коридору:
– Что же вы разрешаете спиртное?
– А кто тут чего боится? Люди с жизнью прощаются, чем их можно напугать?
Подойдя к распахнутой двери палаты, Елена Игнатьевна крикнула:
– Эй, зайти можно?
– А не боишься?
– Мне сейчас дежурный врач сказал, что людей, которые с жизнью прощаются, напугать нечем.