Она еще ждет его где-то впереди. Он так и не понял, что бы это значило.
Завеса между человеком и зверем порвалась, и он понял, что видит глазами обоих. Отчаяние и безумие. "Ох, Стонни, я не смог сдержать обещание. Прости. Если бы я мог хоть раз увидеть твое лицо". Он вздохнул. "Да, женщина, отвечаю на твой жестокий вопрос. Супруг птицы грезит об убийстве".
Слезы не утихали. Они затуманили зрение, текли по неровным, покрытым шрамами щекам. Однако Маппо заставлял себя идти, борясь за каждый шаг. Две воли сцепились в схватке. Потребность найти друга. Потребность бежать от позора. Война была болезненной - давно ушло в прошлое время, когда он не боялся взглянуть себе в душу, когда обман правил его жизнью, но он понимал его необходимость, острую чистоту своего предназначения.
Он стоял между миром и Икарием. Почему? "Потому что мир был достоин спасения. Потому что была любовь, были мгновения покоя. Потому что существовало сострадание, раскрываясь цветком в трещине скалы, избытком истины, дыханием чуда". А Икарий был оружием разрушения, слепым и бесчувственным. Маппо отдал жизнь на то, чтобы держать оружие в ножнах, завязанным ленточкой, забытым.
Во имя сострадания и любви.
От которых он теперь ушел. Повернулся спиной к детям, чтобы не видеть в их глазах страдания, тупого ошеломления. Еще одна измена запятнала короткие жизни. Ибо, твердил он себе, их будущее неясно, в нем полно возможностей выжить. "А если пробудится Икарий и некому будет его остановить, все возможности кончатся. Разве это не имеет смысла?" О да, еще как имеет.
"И все же я не прав. Знаю. Чувствую. Не могу от этого скрыться. Если я отрекся от сострадания, о чем я забочусь?"
Потому он плакал. По себе. Перед лицом стыда горе сгорает. Перед лицом стыда он начал терять себя, того, кем был, кем считал себя. Долг, гордость своей миссией, жертвенность - всё обрушилось. Он пытался вообразить, как находит Икария, самого старого своего друга. Пытался представить возвращение на прежние пути, к словам обмана во имя любви, к ловким играм и фокусам, удерживающим жуткие истины на дне. Все как было тогда, и в основе - готовность Маппо отдать жизнь, лишь бы не увидеть, как глаза Хищника жизней вспыхивают пламенем.
Но он не знает, сможет ли жить так во второй раз. Сердце смертного должно быть чисто, избавлено от всех сомнений, чтобы смерть казалась достойным жертвоприношением. Но твердые его убеждения успели обрушиться.
Ему казалось, что он стал горбатым, что он складывается, обвивая старую рану, и кости его ослабли. Клетка, готовая развалиться от малейшего давления.
Опустошенные земли плыли по сторонам, но он едва их замечал. Дневная жара - ничто в сравнении с пожарищем в черепе.
Маппо заставлял себя двигаться. Теперь ему больше чем прежде нужно найти Икария. "Чтобы попросить прощения. За всё.
Мой друг. Меня уже не хватает. Я не тот воин, которого ты знал. Я не стена, на которую ты, усталый, опирался. Я предал детей, Икарий. Взгляни в мои глаза и пойми истину.
Я прощу отпустить меня".
- Закончи это, Икарий. Прошу, закончи...
Буяну показалось, что он увидел на юго-востоке облако пыли. Трудно сказать, как далеко - здесь горизонты играют шутки. Ящер, на котором он скачет, словно пожирает лиги. Кажется, никогда не устает. Глянув назад, он сверкнул глазами на шлепающих по следу трутней. Охотники К"эл разошлись по бокам, некоторых уже не видно, они затерялись в обманчивых складках и карманах пространства.
"Я скажу на треклятом Вегате. Самом ужасном изо мною виданных орудий войны. Сопровождение не нужно". Ну ладно, ему надо есть хотя бы по вечерам. Стоит подумать. "Но я мужчина. Я презираю нужду думать хоть о чем. И это не беда. Хотя..."
Ему нравилось быть простым капралом. Работать Надежным Щитом - от этого во рту горько."Да, во мне есть сентиментальность. Не стану отрицать, может, она широка словно океан. Так сказал Гес. Но я такого не просил. Я однажды плакал над умирающей мышкой - она умирала, потому что я пытался ее поймать, но рука у меня неуклюжая и у нее что-то сломалось внутри. Лежала на ладони, дыхание такое быстрое, но крошечные ножки уже не шевелятся. Потом и дыхание остановилось.
Я стоял на коленях перед камнем и смотрел, как она медленно умирает. В руках. Боги, от одного воспоминания снова зареветь готов. Сколько мне было? Двадцать?"
Он склонился в сторону и высморкался - одна ноздря, потом вторая. Утер усы пальцем, вытер палец об ногу. Пыль стала ближе? Трудно сказать.
Одолев подъем, Буян выругался и приказал "скакуну" остановиться. Внизу тянулась на три сотни шагов долина; в ее середине с дюжину незнакомцев сидели и стояли, создав грубый круг. Едва он показался на виду, они повернулись, а сидевшие начали не спеша подниматься.
Все они были высокими и тощими, в черных кольчугах, черненой железной чешуе и черной коже.
Охотники К'эл внезапно показались справа и слева от Буяна; они бежали быстрыми прыжками, подняв тяжелые клинки.
Буян уловил что-то маслянистое, горькое.
- Тише, ящерицы, - сказал он чуть слышно, пинком носка посылая Ве'Гат в низину. - Они не нападут.
Темные узкие лица под резными шлемами следили за приближением Буяна. Безжизненные лица. "У этих ублюдков клыки. Джагуты? Может. Помнишь старый бюст Готоса в Сером Храме Арена, у него были такие же. Но эти парни плоховато выглядят. Тланы? У Джагутов бывают Тланы? Ох, хватит вопросов, идиот. Просто спроси их. Или не надо". Буян натянул поводья в десяти шагах. Охотники замерли за ним, опустив кончики мечей на твердую землю.
Он снова оглядел воинов. - Уроды, - пробурчал он.
Один отозвался - Буян не смог определить, от кого исходит голос. - Видишь это, Болирий?
- Вижу, - ответил тот.
- Человек... ну, почти человек. Трудно судить под всеми этими волосами. Но будем великодушны. Человек с ручными К'чайн Че'малле. А несколько мгновений назад ты, Болирий, осмелился утверждать, что мир стал лучше после нашего ухода.
- Я так сказал, - признал Болирий. - Я был идиотом.
Тихий смех.
Джагута произнесла: - К'чайн и термиты, Гедоран. Найдешь одного...
- И знаешь, что в дереве их еще сотня тысяч. Как скажешь, Варандас.
- А насчет иного запаха...
- Именно, - сказал Гедоран (Буян понял, что это он, по сопровождавшему слова кивку). - Пыль.
- Сны и кошмары, Гедоран, прячутся в одной яме. Сунь руку, только помни: никогда не узнаешь, что вытянешь.
Они говорили по-фаларийски. Это же смехотворно. Буян фыркнул и подал голос: - Слушайте. Вы на моем пути.
Гедоран вышел вперед. - Ты не нас искал?
- Неужели я такой тупой на вид? Нет. Да и зачем?
- Он дерзок.
- Дарифт, скачущий на Ве'Гат человек может дерзить как ему захочется, - сказал Болирий.
Жесткий смех, запрокинутые головы.
Буян сказал: - Вы в середине пустоты. Что вам тут нужно?
- А, - бросил Гедоран, - вот уместный вопрос. Мы послали командира на поиск и ждем его возвращения.
- Вы приказываете командиру?
- Ну разве не удивительно?
Джагуты захохотали снова - привычка, решил Буян, слушая бесконечные взрывы смеха. С ума можно сойти. - Что же, оставляю вас в ожидании.
Четырнадцать Джагутов поклонились. Гедоран ответил: - До встречи, Надежный Щит.
- Я не рассчитываю проехать здесь снова.
- Не умерла еще мудрость, - сказал Болирий. - Разве я вам не твердил?