Но теперь стали призраками
В снах живых
Рутт несет крошку в сумке
А Ноша помнит все
Но не заговорит – с нами.
Грезит Ноша о веточках и камнях
И знает кто мы такие.
Она подумывала отдать эти слова Сэддику, зная, что он спрячет их в историю, которую рассказывает в уме; а потом ей пришло в голову, что ему не нужно слышать, чтобы и без того знать, и что история, которую он рассказывает, недоступна никому. Я поймана в его историю. Я плыла по небу, но небо – свод черепа Сэддика, и вырваться невозможно. Глянь, как он изучает свои штуки, какое замешательство у него на лице. Худое лицо. Впалое лицо. Лицо, которое ждет, чтобы его наполнили, но никогда не наполнится.
– Икария набивает наши животы, – сказала она, – а все остальное морит голодом.
Сэддик поднял глаза, встретился взглядом с Бадаль и отвернулся. Звуки из окна, голоса на площади внизу. Семьи укоренялись, проскальзывая в хрустальные стены и потолки, полы и комнаты. Старшие мальчики стали будто-папами, старшие девочки стали будто-мамами, младшие разбежались, но ненадолго: прыснули в восторге, а через несколько шагов, словно споткнувшись, с лицами, омраченными смущением и страхом, помчались обратно, искать защиты в объятиях родителей.
Вот оно – зло воспоминаний.
– Мы не можем здесь оставаться, – сказала Бадаль. – Кто-то ищет нас. Мы должны пойти и сами найти их. Рутт знает. Вот почему он уходит на край города и глядит на запад. Он знает.
Сэддик принялся укладывать свои сокровища в сумку. Как будто уловив что-то краешком глаза, он обернулся, но не увидел ничего.
Если не вспоминается, то только потому, что у тебя никогда не было того, что пытаешься вспомнить. Сэддик, у нас не осталось даров. Не лги, чтобы наполнить прошлое.
– Сэддик, мне не нравятся твои штуки.
Он как будто съежился внутри себя и не смотрел ей в глаза, завязывая сумку и пряча ее под рубаху.
Не нравятся. Они делают больно.
– Пойду искать Рутта. Нужно собираться. Икария убивает нас.
– Я знавала одну женщину у нас в деревне. Замужняя. А муж у нее был такой, какого хочется до боли в животе. А она ходила на шаг позади него по главной улице между хижинами. Ходила и пялилась на меня не отрываясь. Знаешь, зачем? Она пялилась на меня, чтобы я не пялилась на него. Мы на самом деле всего лишь обезьяны, голые обезьяны. Когда она не будет смотреть, я помочусь в ее гнездо из травы – так я решила. И даже больше. Соблазню ее мужа. Сломаю его. Его гордость, чистоту, честь. Сломаю его у себя между ног. Так что она, идя с ним по деревне, уже не будет смотреть мне в глаза. Ни за что.
С этими словами Целуй потянулась за кружкой.
Вождь гилков Спакс изучал ее из-под нахмуренного лба. Потом рыгнул.
– Опасная штука – эта любовь, а?
– А кто говорил о любви? – возразила она, слабо махнув рукой с кружкой. – Дело в обладании. И воровстве. Вот от чего женщина мокнет, вот от чего начинают сиять ее глаза. Бойся темных потоков женской души.
– У мужчины и своих хватает, – пробормотал он.
Целуй сделала глоток и сунула кружку в его ждущую руку.
– Это другое.
– Да, по большей части. А может, и нет. – Он выпил и вытер бороду. – Обладание очень важно, только если мужчина боится потерять что-то, что у него есть. Если он вполне устроен, ему не нужно обладать, но кто из нас вполне устроен? Могу поспорить, очень немногие. Мы постоянно беспокойны, и с годами все беспокойнее. Беда в том, что единственное, чем больше всего мечтает обладать старик, ему-то и недоступно.
– И что это?
– Добавь два десятка лет тому мужику в деревне, и его жене не придется пялиться в глаза соперницам.
Она хмыкнула, подняла палку и сунула под повязку на ноге. И яростно зачесала.
– Да куда подевалось приличное целительство?
– Говорят, магия в этих проклятых землях почти загнулась. Насколько ты ловка?
– Достаточно ловка.
– А насколько пьяна?
– Достаточно пьяна.
– Именно то, что хочет услышать от женщины мужчина вдвое старше нее.
В свете костра появилась фигура.
– Вождь, королева зовет тебя.
Вздохнув, Спакс поднялся и сказал Целуй:
– Мысль запомни.
– Не получится, – ответила она. – У нас, цветочков, короткое цветение. Упустишь, что ж, сам виноват. По крайней мере сегодня.
– Проклятье, ты умеешь соблазнять, малазанка.
– Так быстрее вернешься.
Он подумал и фыркнул.
– Может быть, но не очень рассчитывай.
– То, чего не узнаешь, будет преследовать тебя до конца жизни, баргаст.
– Думаю, свой шанс не упущу, Целуй. Да, в конце концов, как быстро ты бегаешь?