— Рассеянность приличествует исключительно гениям! — сказал он таким тоном, что стало ясно: несмотря на интервью с Александриной, оказывается написанное-таки мной, к упомянутой редкой категории людей меня он по-прежнему не причисляет.
В святилище главного редактора повисла пауза. А я, по-видимому, все-таки пришла в себя, раз сообразила, что на сей раз заполнять ее следует мне. Я глупо хихикнула и преданно посмотрела на Каца. На этом моя фантазия по части актерского мастерства исчерпалась. А главный редактор, очевидно сочтя мое хихиканье подтверждением своей правоты относительно меня же, милостиво кивнул головой, отпуская наши души на покаяние…
Ларка, не доверяя больше моей проницательности, молниеносно положила на стол интервью и, взяв меня за руку, вывела вначале из кабинета шефа, а после и вовсе из редакционного особнячка, бросив на ходу Ниночке, что я себя неважно чувствую и нам необходимо проветриться… Вот тут моя подружка была точно права! По крайней мере, очень близка к истине: сказать, что я себя неважно чувствовала, — значило не сказать ничего! Я себя, если честно, не чувствовала вообще!.. Во всяком случае, мой язык вновь обрел способность шевелиться и воспроизводить осмысленные звуки лишь после того, как мы очутились в ближайшем скверике, на скамейке в его самом дальнем и тенистом уголке. Ни о каких киллерах, открывших на нас с Танькой сезон охоты, я в тот момент не думала — так же как и о строжайшем наказе Фрэда, проводившего меня утром на работу, носа из редакции раньше трех часов дня не высовывать.
В три он намеревался заявиться и отобедать в моем обществе в ближайшем кафе. Но кто ж знал, что на работе меня поджидает очередное потрясение, подготовленное лучшей подругой?!
Надо сказать, что вместе со способностью озвучивать мысли ко мне секундой раньше вернулась и способность эти самые мысли продуцировать. Особой тупостью я никогда не отличалась, во всяком случае до всей этой истории.
Откашлявшись, я повернулась и посмотрела на притихшую Ларку, которая, наоборот, изо всех сил старалась на меня не смотреть. А вместо этого внимательно пялилась на чахлую сирень, хиреющую у здешнего заборчика.
— С моим компьютером все в порядке, — заверила я Лариску. — И не вздумай меня уверять, что вчера в Александринином окне была не ты, что две лишние Варьки не являются родными сестрами моей псинки и что у нас с Танькой, двух набитых дур, групповая галлюцинация.
Я перевела дыхание и грозно уставилась на Ларку, продолжавшую пялиться куда угодно, только не на меня.
— Молчишь? — спросила я, поскольку, что говорить дальше, не знала: мои собственные догадки и размышления все еще казались мне чересчур смелыми и даже гениальными. Но поскольку Лариска продолжала молчать, я все-таки сделала попытку начать излагать их издалека. — Итак, — произнесла я голосом следователя или даже прокурора, — никакую свою дачу вы с Шурочкой в пятом классе не продавали…
— Тсс!.. — Ларка внезапно повернулась ко мне с умоляющим выражением на лице, приложив палец к губам и произнеся это свое «Тсс!» настолько неожиданно, что я вздрогнула и на самом деле умолкла. Я растерялась, потому что такого умоляющего выражения на лице красавицы Ларки за много лет нашей дружбы мне не доводилось видеть ни разу. — Пожалуйста, не так громко, — произнесла она сорвавшимся голосом. — Я тебе все расскажу, все… Я давно хотела, хотя это — тайна. Не моя тайна! Господи, да пойми ты… — На Ларкином лице отразилась настоящая мука. — Я расскажу, ты… ты вынудила меня. Шурочка, если узнает, не простит никогда.
Она как-то безнадежно махнула рукой, поднялась, отряхнула тщательно юбку, села обратно и действительно рассказала мне все… Во всяком случае, так я тогда думала.
Глава 12
Фрэд — спаситель
Фрэд оказался пунктуальным, как Биг-Бен, наблюдательным, как шпион, и выдержанным, как дипломат.
В редакции он объявился без одной секунды три, вызвав тщательно скрываемое оживление среди женской половины сотрудников. Проявилось оно у каждой из моих коллег по-разному. Ниночка, слегка приоткрыв рот, вначале уставилась на элегантного Фрэда, приодевшегося в серый костюм. Потом покраснела, как маков цвет, и опустила глазки, немедленно начав суетливо передвигать с места на место бланки объявлений на своем столе.
Любочка Вышинская, напротив, побледнела, потом сняла очки и тут же стала походить на больную крысу. Затем с подчеркнуто рассеянным видом оглядела моего телохранителя с ног до головы, после чего, придав своей физиономии выражение, свойственное (так она, видимо, полагала) рассеянным гениям-интеллектуалам, принялась что-то писать и чиркать на листочке бумаги.