Капитан, до этого бледнокожий, как все светловолосые люди, на глазах начал багроветь.
— Послушайте… — В его голосе появились новые, неприятные интонации. — Я спросил, кем вы доводитесь хозяину квартиры, а вы…
— …А я ответила: женой!
— А кто же тогда Татьяна Викторовна Голубева?!
— Жена! — пояснила я этому тупице, внезапно вспотевшему от волнения и теперь вытирающему лоб скомканным носовым платком не первой свежести.
За спиной капитана мерзко хихикнул прыщавый:
— Товарищ капитан, это теперь так модно, «шведская семья» называется…
— Вы что, спятили?! — Моему возмущению не было предела. — С чего это вы взяли, что мы… Тьфу! Я, кажется, забыла сказать, что мы с Танькой… Короче, я — первая! А она — всего лишь вторая!
В кабинете повисла короткая тяжелая пауза.
— А-а-а… — сказал капитан и спрятал платок. — А Татьяна Викторовна утверждает, что вы — подружки. Школьные.
— Ну и что? — пожала я плечами. — Одно другому не мешает… Вам что же, никогда не приходилось сталкиваться с «треугольником»?
— С треугольником? — Капитан снова полез за платком. — С каким треугольником?
— С любовным! — отрезала я и снова задала свой вопрос: — Вы его нашли?
— Кого? — Капитан никак не мог понять, что происходит.
— Да Вильку же, Вильку!..
Менты молча переглянулись, после чего капитан вдруг спросил, как я себя чувствую. Видимо, результаты допроса его не устраивали. И я, вздохнув, в общих чертах поведала, правда с некоторыми купюрами, о событиях сегодняшней ночи. Купюры в основном касались Таньки. Я вдруг обнаружила, что мне совершенно не хочется подставлять под ментовскую гильотину свою ненавистную соперницу… И это — вопреки тому, что целых полтора года, то есть пятьсот сорок семь ночей подряд, я только тем и занималась, прежде чем уснуть, что строила планы мести коварной разлучнице, один изощреннее другого… Теперь же сама жизнь предоставила мне возможность реализовать, можно сказать, лучший из них, а я…
Словом, я не только не сказала капитану про то, что Танька возможная убийца нашего мужа, превратив ее наезд на Вильку в обыкновенную супружескую ссору, но и словно нечаянно назвала Танькину девичью фамилию… Ожидаемый эффект последовал немедленно.
— Столяренко? — Капитан вопросительно посмотрел на меня.
— Именно! — подтвердила я его страшную догадку. — Татьяна — родная и единственная дочь Виктора Петровича Столяренко, генерального прокурора города!..
Переглянувшись молниеносно с прыщавым подчиненным, белокурый следователь снова побагровел, только теперь его багрянец носил фиолетовый оттенок. Оба мента, прервав допрос, или, если быть точной, «предварительное дознание», сорвались с места и бросились на кухню.
За время нашей приятной беседы кто-то выключил телевизор. В комнате воцарилась убийственная тишина — такой она казалась, по крайней мере, мне. Первые лучи солнца уже заливали потолок и стены, воспользовавшись тем, что никто не задернул с вечера тяжелые коричневые шторы на громадном окне слева от Вилькиного письменного стола. Сам он взирал на меня со стены над этим своим столом задумчиво и ласково, как в лучшие времена нашего с ним романа… Портрет хозяина кабинета был сделан классным фотохудожником, Вилькино лицо выглядело на нем таким же отрешенно-прекрасным, как и в жизни… Я отвела глаза и, сглотнув ком, образовавшийся в горле, прислушалась к тому, что происходило в квартире.
В квартире наступила почти полная тишина. Это означало, что эффект, на который я рассчитывала, называя Танькину девичью фамилию, был достигнут: менты вымелись с невероятной даже для них скоростью, наконец-то оставив нас вдвоем.
Танька сидела на кухне — там, где ее, видимо, и настиг допрос. Взглянув на нее, я вздохнула и пожала плечами. Никогда бы не подумала, что Вилька способен позариться на такую блеклую, бесцветную особу, на которую без косметики и смотреть-то было невмоготу. Вот если бы он выбрал Лариску (раз уж Вильке так приспичило поменять меня на лучшую подругу!) — другое дело!
Ларка из нас троих была самая красивая. К тому же она обладала качеством, навсегда оставшимся для меня таинственным и непостижимым: в любое время суток и в любых обстоятельствах Лариска выглядела так, словно пять минут назад покинула парижский салон красоты… Загадочная и, судя по всему, врожденная ухоженность, свойственная западным женщинам, но уж никак не провинциальным российским журналисткам!