Я видел только разрушение. Так много вопросов. Так мало ответов.
К нам подрулила кухня сэра Коррингтена. Они выкладывали свои пожитки, которых было меньше, чем обычно – видимо, последствия Войны еще не позволяли добывать пищу в прежнем объеме. И очередь вереницей выстроилась перед ним.
Аппетита не было.
Я не ел со вчерашнего дня. Но причина была не в унижении, что я испытал при попытке подкрепиться еще раз. Мне все еще было стыдно, но желание сахара пересилило бы мой стыд.
Причина была в другом.
Я не находил себе места. Мне хотелось бежать отсюда. Это мир был жестоким. Тут дурно пахло. Я мало что понимал, но знал одно – если бы я жил один, то я не должен был лицезреть эти поля. Я мог бы спокойно сбежать на любую другую территорию, и не было бы нужды смотреть на это и ощущать, как твои внутренности переворачиваются от мысли, что умереть может любой, кто тебе дорог.
И эта смерть не будет равна рождению. Никто не будет ей рад. Пара твоих потомков не заткнут дыру, образовавшуюся после твоего ухода.
После тебя останется пустота.
После Фердинанда остался я. Хотя нас должно было быть двое, но предок мог быть спокоен – у него было продолжение.
Я вспомнил о месте, где жил Фердинанд и где я еще не был. Я почувствовал, что пора, что сейчас самое время.
Я окликнул ближайшую ко мне даму, что была ниже меня ростом и, бесспорно, носила шляпки с бантами, и произнес:
– Мисс, а вы не знаете, где жил почивший Фердинанд? Я его потомок.
Она улыбнулась самой обворожительной улыбкой и махнула рукой, одетой в перчатку, указывая направление:
– Прямо до большого камня, там направо – последний кратер.
– Благодарю, – ответил я.
Место нашел я быстро. С камнем проблем не возникло – эдакая глыба – вот бы Дру сюда. Она могла им писать до скончания веков. Камень был разноцветный, большой, бесформенный. Он являлся отличным ориентиром.
Нужный кратер тоже легко узнавался.
Несмотря на то, что в первый день мы двигались другой дорогой, так как камень я бы запомнил, саму впадину я узнал. Она начиналась плавно, постепенно устремляясь вниз. Как хорошая такая трещина земли.
Кто-то выкинул моего родившегося мертвым напарника. Наверное, уборщики – вдруг бы ищейки добрались сюда? Насчет ищеек я уже сделал пометку, но у меня и без тетки Розанны есть пара теорий, кто они такие: разведчики, что узнают нас. Шпионы, что по остаткам наших соседей определяют наше местоположение и присылают сюда Боссов и всех остальных чудищ. Поэтому нужно сделать все, чтобы ни кусочка живого или мертвого кого-то из нас не попало к ним в руки.
Я сглотнул, оглядывая обстановку.
Напротив входа была парта, похожая на школьную, и пара стульев. Пол был накрыт добротным ковриком крупной вязки. Было одно окно, что выходило на нежилую часть города. Глубже внутри висели шкафчики – в них были банки, тарелки. Я заглянул в каждую. В одной из них нашел лакомство и съел его. Видимо, родственник был запасливым.
Опускаясь ниже, почти в конец дома, я увидел портрет во всю стену, нарисованный теми же камнями, что использовала Дру.
На портрете в полный рост стоял кто-то из моих родственников. Так как я никого из них не видел, то наверняка не могу знать, кто был изображен на нем.
Но если бы меня попросили описать его, этот портрет, я бы описал. Я бы сказал, что у нарисованного длинная зеленая, по-хорошему зеленая, не как те лужи, борода, бакенбарды и красные волосы. На носу пенсне, а в руках книга. Обязательно классная такая книга, которой не стыдно похвастаться в приличном обществе.
Я бы сказал, что тут изображен мой пра-пра-прадед.
Я бы наградил его историей, рассказал бы о его странствиях, указал бы места, где он побывал, а где только хотел побывать. Я много что мог придумать.
Мне нравилось сочинять. С моим воображением мир был ярче, красивее. Слаще.
Но я был заперт здесь, в этом забытом местечке, где мои разговоры вряд ли кто будет слушать, поэтому я, найдя в себе силы оторваться от созерцания его великолепной бороды, перевел взгляд вниз.
На первый взгляд, здесь не было ничего удивительного.
На полочке, прямо под портретом, висела полка, а на ней стояла крохотная непримечательная баночка. Я сначала не удивился. Сколько их я сегодня видел в доме?
Но в этой что-то было внутри. Желтое, симпатичное. Маленькая горошинка, но она притягивала взгляд. Я улыбнулся. Неужели почивший родственничек и здесь оставил кое-что вкусненькое для меня?
Я открыл банку и залез в нее рукой. Дома можно не соблюдать правила приличий.
Зачерпнув немного я, почти с благоговением, поднес к носу горошинку, ожидая почувствовать сладостный запах угощения. Увы, этого не произошло.