Маловероятно, что кто-то выжил. А если выжившие и существуют, то они не станут меня слушать, но попытка – не пытка, верно? Сейчас любое действие лучше бездействия, потому что дни нашего города сочтены.
Выходя наружу, я был готов это увидеть. Толпа разномастных врагов, убивающих туристов. Я даже бровью не повел. А просто побежал. Потому что пока они заняты залетчиками, у меня есть фора.
Закат все так же алел. Как раскаленный провод, он краснел все больше и больше. Я вздрогнул от землетрясения, но сразу же нашел потерянное равновесие: ничего необычного, я был уже с ним знаком. Я быстро добежал до первого кратера. Уже и не помню, кто жил там. Да разве это важно в сложившихся обстоятельствах?
– Ау! Есть кто?! – закричал я, устремляясь вглубь.
Ответом мне была тишина.
Ладно, один пустой кратер еще ни о чем не говорит. Пытаясь не растерять надежду, ведь кроме нее у меня ничего не было, я покинул дом и устремился к следующему. На улице ничего не изменилось. Это было к лучшему: только крики ужаса туристов заглушали мои мысли. И поделом им. Они что, думали, мы тут живем в раю?
Другой кратер был не такой глубокий. Я залез туда и сразу обвел взглядом открывшееся моему взгляду пространство. Даже кричать не стал – без этого было ясно, что внутри никого нет.
Разочарованно вздохнув, я выбрался наружу. Другой дом стоял ближе к тому месту, где Боссы пожирали туристов. Они дрыгали руками, шумели, но никто не мог им помочь. Я видел, как объевшиеся Боссы падали на землю и не могли больше двигаться, видел, как киллеры сдавали свои позиции, будто эта возня не была достойна их внимания. Юнцы и старики превращались в гной. Туристов стало меньше, но совсем они не исчезли. Я оказался прав: так просто от них не избавиться, потому что увеличивались они в геометрической прогрессии. Стоило только моргнуть.
Мне не было страшно приближаться к ним, потому что мною двигало одно желание: найти выживших горожан. И оно, кажется, было настолько правильным, что, ведомый им, я не имел права бояться.
В третий кратер я вошел почти беззвучно. И, кажется, это было ошибкой.
– Что тебе тут надо? – недружелюбно встретили меня.
Голос показался незнакомым, но когда старик Уоррингтон вышел навстречу, преграждая мне путь, я тотчас его узнал. Вместе с ним вышел еще один, моложе, клокотание которого я слышал, когда зашел. Я подумал, что это, должно быть, его племянник.
– Разрушил все и думаешь, что имеешь право заваливаться сюда? – старик Уоррингтон от возмущения, видимо, не сразу нашел, что сказать мне.
– Я все исправлю, – горячо пообещал я. Но Уоррингтон точно не тот, кто может мне поверить. Он даже не попытается сделать это, но я не мог его винить.
– Вон из моего дома! – крикнул его племянник и запустил в меня пустой банкой, которая стукнулась о пол и разбилась на осколки. Мне было неприятно.
Чувство, что меня облили помоями, поднялось в груди. Я почувствовал себя, как в тот раз с Ленни, когда Уоррингтон сказал нам то, что мы, конечно, заслужили, но что никто не дерзнул высказать нам в лицо. Уоррингтон же окропил нас позором. Таким же позором обтекал сейчас я. В первый момент я хотел убежать. Просто сорваться с места, вернуться в убежище Дру и, как страус воткнув голову в песок, больше никому не показываться на глаза. Но что-то, что появилось во мне недавно, что-то, что больше никогда не позволит мне быть прежним, помогло мне остаться на месте. Помогло поднять голову и сказать ему, глядя в глаза:
– Почему вы такой злой?
Он насупился и посмотрел на меня.
– Почему-почему… – сварливо произнес он, – потому что я не злой, а честный. Только наше лживое общество принимает честность за злость и ты, как его горе-начальник, мне лучше скажи: отчего оно так?
Его племянник молчал, но выглядел так, будто был полностью солидарен с ним.
– Только кому нужна такая ваша правда? – произнес я.
Помнится, я и сам видел ложь в каждом встречном. Но сейчас, когда встречных больше не было, а был лишь раскаленный воздух и обжигающие воспоминания о мирной жизни, я наконец-то понял, что дружелюбие, увиденное мной, могло и не быть ложью. В городе, в достатке, в безопасности, что им, а точнее, нам, было делить? И кого ненавидеть?
Возможно, во мне говорило чувство вины, но какая теперь разница?
– Видимо, не тебе, паршивец, если ты не понимаешь, что ты разрушил всё то, что мы с Дедом так кропотливо создавали.
– Вы… были с Дедом? – спросил я, опустив то, что свою вину я осознаю даже лучше, чем он может думать.