– Не с самого начала, разумеется, – фыркнул Уоррингтон, – столько прожить я не мог бы, но… – пауза, следующая за «но» была достаточно длинной, чтобы я напрягся, – но я помогал ему с основными… э-э-э… порядками.
Я ждал продолжения.
– Экзамены в школе, предназначение, охрана недвижимых – это все мои идеи, – продолжал старик, – но методы Дед выбрал более мягкие. А я говорил ему, что его вера в лучшее – до поры до времени! Появится тот, кто испортит то, что держится на честном слове. Принуждение, штрафы, наказания – то, что предлагал я. Путь лживой вежливости – то, что выбрал Дед. За что и поплатился, – зло выплюнул он.
– Все было не так, – покачал головой я.
Неужели я, правда, считал, что законы Деда – строгие?!
Уоррингтон хмыкнул.
– А как же еще? Он заврался, вы все заврались! «Здравствуйте, пожалуйста, благодарю», – кривляясь, передразнил он, – тьфу! Смотреть противно. Зато я один был верным себе – я говорил, как есть, не лебезя, не боясь, не притворяясь. И сейчас говорю: проваливай! Ты был полезен только тем, что подтвердил мою теорию, больше ты ни на что не годен.
Его слова должны были меня обидеть, зацепить, но все, что я чувствовал, уходя, была ясность. Я ошибался, ненавидя их всех. Я ошибался, желая полной свободы. Я ошибался, разрушив все то, что было полезно. Наконец-то мои глаза перестали быть по-детски закрытые, и я прозрел.
***
В следующий кратер заходить было тяжелее. Не столько физически, сколько морально. Но когда я увидел, что врагов около туристов все меньше, а это значит, что те выдержали атаку и никуда не денутся с нашей земли, взял себя в руки и смело пошел дальше.
Оказавшись внутри, я сразу заметил свет в глубине. Там был кто-то, там кто-то был. Если уж Уоррингтон выжил, то неудивительно, что выжил кто-то еще.
Я радостно побежал на свет.
– Эге-гей! – закричал я. – Вы тут?
Передо мной открылось подобие кухни. Большой стол, за которым помпезно обедали трое. Они повернулись, увидев меня, а я не попытался скрыть улыбку.
– Привет, – выдохнул я, – я так рад, что вы живы.
Я почувствовал восхитительный аромат лакомства, которое они ели. Мой живот предательски заурчал, и я уже представил, как мы все счастливо обнимаемся и они меня кормят.
– Ты кто? – спросила меня женщина в большом парике.
– И с чего ты врываешься в наш дом? – подхватил ее возмущение мужчина.
– Я вместо Деда, – лепетал я, – вы же помните Деда?
– Деда помним, – деловито кивнула женщина, – а вот тебя нет.
Еще один мужчина подергал ее за рукав, привлекая внимание. Он зашептал так громко, чтобы слышал и я:
– Это же тот, который все отменил.
– А-а-а, – наконец-то понял другой мужчина и до того, как я спокойно выдохнул, дополнил: – из-за которого погибла Энесса?
Я сглотнул. Женщина – ее сестра? Они родственники? Знакомые? Впрочем, в любом случае в ее смерти они винили меня.
– Не совсем так, – возразил я, когда меня уже никто не слушал, – но я хотел попросить помочь. Точнее, нет, я хотел предложить вам, чтобы мы помогли друг другу. Наш город захватывают!
Женщина лениво промокнула губы салфеткой, медленно встала из-за стола и, указывая на меня пальцем, как проклиная, выдала:
– Из-за тебя погибла моя сестра! И ты хочешь, чтобы мы слушали тебя? Да лучше пусть город захватят, чем мы еще раз доверимся тебе.
Я попятился назад. Наученный, я уже не ждал, когда меня выгонят. Потому что было понятно, что мне пора уходить. Наверное, я легко отделался.
Слова этой женщины сделали то, что не смогли сделать слова Уоррингтона. От осознания того, что в смерти сестры той женщины есть моя вина, мне стало совсем паршиво. Я поспешно покинул кратер.
Я уже ни на что не надеялся. Ни на второй шанс, ни на исправление, ни на удачу. Вряд ли я найду союзников. В сердцах пнув риф, я почувствовал обжигающую боль и, прихрамывая, пообещал себе зайти в еще один кратер. Если уж и там настигнет неудача, то, значит, так тому и быть. Я вернусь к Дру, и мы проведем оставшееся время вместе, в обнимку, как я того когда-то и хотел.
Отчаяние медленно поглощало меня. Отчаиваться всегда было проще, чем бороться.
Этот кратер был не похож на остальные. Он оказался широким и таким длинным, что я даже успел устать за то время, пока плыл вглубь.
Было тихо. Даже ветер не гулял среди оставшейся пустоты. Наверное, тут жила большая семья, а из-за меня теперь здесь только пустота.
Я лениво двигался, ни на что особенно не рассчитывая. От розового цвета стен начинало подташнивать. А может, меня тошнило от самого себя?
Я хотел крикнуть и узнать, есть ли кто дома, но так боялся того, что ответом мне будет эхо, что не стал этого делать. Мне хотелось развернуться и уйти, стерев из памяти этот огромный пустой дом. Казалось, что разговор в нем оборвался на полуслове из-за моего присутствия, а не исчез навсегда.