— Конечно, я прощаю тебя, — успокаивает он.
Мою улыбку я не могу сдерживать. Все, кажется, правильно особенно решение приехать в этот богом забытый городишко. Джаред и Маккензи очень близкие друзья. Большинство людей мечтают о таких отношениях, хоть я и ненавижу это чувство между ними.
Маккензи целует его в щеку и отступает от него.
— Спасибо. Я не знаю, что бы я делала без тебя.
— У тебя не будет возможности выяснить это, — бормочет он.
Взглянув в сторону Гэвина, я могу увидеть всполохи радости при виде Маккензи.
— Ну, вот и ты, Гетто Смурф, — она подходит к Гэвину, тепло обняв его.
— Гетто Смурф? — переспрашивает Гэвин, приобнимая ее в ответ.
Появляется озорная улыбка, она тянется и трепет Гэвина по бороде, которой он очень гордился. Я чуть не умер от смеха, когда он вышел из номера отеля с новой формой своей бородки. Это было настолько плохо, что я спросил его буквально: может, его бритва испортилась и мне сходить за своей? Нам троим было лень бриться во время этой поездки, но Гэвин пообещал Морган удивить ее на свадьбе своей бородой. Плохой ход. Женщина собиралась смешать его с грязью за это. Мне повезло, у меня места в первом ряду, и я получу истинное удовольствие от созерцания всего этого!
— Голубой костюмчик. Новая, невероятно тонкая линия бороды. И еще тебе необходим золотой зуб, чтобы уж навечно прослыть показушником.
Люди начинают оглядываться на нас, когда мы с Джаредом сгибаемся в приступе хохота. Нам все равно. Наша Маккензи вернулась.
— И не очень-то я похож на Смурфика, — оправдывается Гэвин.
Маккензи берет его за подбородок двумя пальцами, поворачивая голову Гэвина, как будто пытается что-то разглядеть.
— А ты знаешь, ты прав. Это не борода. Ты просто забыл умыться сегодня утром. И я могу помочь, — она слюнявит палец и принимается тереть им кожу подбородка Гэвина. От этих ее действий меня сгибает пополам от хохота. Сзади, держась за мое плечо в попытке удержать равновесие, смеется Джаред.
Гэвин отмахивается от нее, глядя на Джареда и меня:
— Да заткнитесь же, оба...
— Ну не в доме Господнем ругаться, — Маккензи обрывает его прежде, чем он смог закончить фразу. Она трепет его по щеке и подходит ко мне. Джаред может наконец-то выпрямиться, но не смог сдержаться от очередного смешка, толкнув Гэвина в руку.
— Эй, красавчик, — Маккензи обращается ко мне с несвойственной ей скромностью.
— И тебе привет, красавица, — это прозвище возвращается снова. Перед тем, как она ушла, это было моим любимым обращением к ней.
— Хороший костюмчик, — она кивает в сторону костюма на мне. Я не стал рассматривать костюм, который она приобрела для меня, и отправил его в Бостон, решив прийти в строгом сером костюме. — Хотя тебе идет этот цвет.
— Согласен с тобой, и спасибо. Цвет военно-морской формы и лавандовый очень идут мне, — подтверждаю я, подмигивая ей.
— Это верно. Но этот цвет подчеркивает глубину твоих глаз, — ее пальчик пробирается за отворот пиджака.
— Я рад, что ты одобряешь, — я нежно целую ее в щеку, помня о том, где я нахожусь в настоящий момент.
Маккензи улыбается:
— Как насчет того, чтобы проводить девушку на ее место? — она берет меня за руку и ведет через весь зал. И если я произношу «весь зал», то это так и есть. Здесь много народу. Я ожидал увидеть витражи и кресты везде, а нахожу только полированное дерево, обитые скамьи и мониторы высокой четкости, свисающие с потолка, и музыкальные инструменты, не восходящие к Эпохе Возрождения. Это место больше походит на концертный зал, чем на церковь.
Я поднимаю глаза к потолку, ожидая увидеть обрушение свода или молнии. Такому грешнику, как я, находиться в доме Бога само по себе кощунство.
— Ты нервничаешь, — шепчет Маккензи, наклоняясь ко мне, пока мы идем к нашим местам.
— Просто жду, что Бог поразит меня, — шучу я.
Ее голова падает к моему плечу, лукавая улыбка играет на губах:
— Бог всепрощающ, Энди.
Я целую ее в макушку. Она так приятно пахнет: как гранаты и лимоны.
— Ты ведь не собираешься представить меня всем святошам этой церкви?
Небольшой смешок вырывается из ее уст.
— Нет. И ты должен знать меня лучше, чтобы предполагать такое. Все, о чем я говорю, так это, если Бог простит тебя и, если я смогу тебя простить, так может быть и ты сам простишь себя.
— Может быть, — мямлю я. Мы подходим к скамье, на которой сидит вся ее семья. Билл восседает на противоположном от того места, где мы стоим, в конце скамьи, рядом с подлокотником, следом чинно восседают Линдси, Гленда, Коди, Юстис и Джеки, которая держит на руках Хонор. На скамье еще достаточно места, чтобы устроиться всем нам четверым.