— Вы уверены, что хотите моего участия? — Сказав это, она бросила косой взгляд на эсквайра.
Джоуслин, который уже просмотрел пьесу и обнаружил, что у генерала есть любовная сцена с Элен, с горячностью заявил, что все они очень хотят ее участия в пьесе. Генри и Дина, думая о своих собственных любовных сценах, согласились, и ректор, соблюдая формальность, спросил миссис Росс, будет ли она исполнять эту роль. Она согласилась с самым невиннейшим видом. Мисс Прентайс удалось удержать на лице любезную улыбку, и даже по мисс Кампанула нельзя было определить, как она к этому отнеслась. Ректор надел очки и начал зачитывать свои записи.
— Итак, — начал он громким голосом, — мы предлагаем представить эту пьесу в ратуше, в субботу двадцать седьмого, ровно через три недели. Выручка пойдет в фонд покупки рояля, а недостающая сумма будет великодушно дополнена господином Джоуслином Джернигэмом. Комитет и Молодежное общество должны организовать продажу билетов, и они же являются ответственными за… как это правильно назвать, Дина?
— Оформление фасада, папа.
— Правильно, за оформление фасада. Как вы думаете, мисс Кампанула, мы можем поручить это вашим подопечным? Я знаю, что вы можете за них ответить.
— Мой дорогой человек, — ответила мисс Кампанула, — я не могу отвечать за поведение тридцати деревенских увальней и девиц, но обычно они делают все, что я им говорю. Ха!
Все вежливо посмеялись.
— Моя подруга, — продолжала мисс Кампанула с мрачной улыбкой, — мисс Прентайс является президентом. Я не сомневаюсь, что если они не обратят внимания на мои слова, то уж для нее они сделают все что угодно.
— Идрис, дорогая, — прошептала мисс Прентайс.
— Кто будет постановщиком пьесы? — спросил Генри. — Я считаю, должна быть Дина. Она среди нас единственный профессионал.
— Правильно! — сказали доктор Темплетт, Селия Росс и эсквайр.
Мисс Прентайс добавила что-то похожее на «да, конечно».
Мисс Кампанула промолчала.
Дина смущенно улыбнулась и опустила голову. Ее выбрали постановщиком. Дина кивком поблагодарила за оказанную ей честь — с очень серьезным видом — и назначила первую репетицию на вторник, девятое ноября.
— К тому времени я буду иметь отпечатанные роли, — объяснила она. — Я уверена, что Глэдис Райт сделает это. Она учится машинописи и хочет побольше упражняться. Я дам ей задание правильно расставить реплики. Мы устроим чтение, и если останется время, построим мизансцены для первого акта.
— Моя милая, — сказала мисс Прентайс, — это звучит очень пугающе. Я боюсь, Дина, дорогая, тебе покажется, что мы все делаем слишком непрофессионально.
— Нет-нет! — весело закричала Дина. — Я знаю, что все будет великолепно. — Она неуверенно посмотрела на своего отца и добавила: — Я хотела бы поблагодарить вас всех за то, что вы выбрали меня постановщиком. Я надеюсь, что справлюсь.
— Ну что ж, ты же знаешь об этом гораздо больше, чем любой из нас, — довольно резко проговорила Селия Росс.
Но почему-то Дина не очень хотела открыто принять миссис Росс в союзницы. Она чувствовала в душе неприязнь к ней, и это открытие удивило и смутило ее. Она считала себя мятежницей. И как мятежница она должна была одобрить Селию Росс. Для Дины мисс Прентайс и мисс Кампанула были олицетворением всего посредственного, глупого и допотопного. Селия Росс намеренно дала бой этим двум леди и выиграла первый раунд. Тогда почему Дина в глубине души не считала ее своей союзницей? Она предположила, что, возможно, по-своему не любит эту женщину и не доверяет ей. Это чувство было инстинктивным, и оно расстроило и озадачило ее. Как будто кто-то невидимый запрещал ей идти навстречу новой дружбе. Она не нашла в себе сил изобразить на лице дружелюбную улыбку, почувствовала, что краснеет от смущения, и быстро проговорила:
— Как нам быть с музыкой? Нам понадобится увертюра и антракт.
И этим сказанным Диной словам суждено было стать отправной точкой того события, которое вскоре поглотило Пен-Куко и превратило изящную комедию в странную, постыдную драму.
Глава 4
О музыке
1
Как только Дина произнесла эти роковые слова, каждый из тех, кто находился в этот момент за столом в кабинете Пен-Куко, подумал о прелюдии Рахманинова до диез минор, и у всех, за исключением мисс Кампанула, душа ушла в пятки. Потому что эта прелюдия была «фирменным блюдом» мисс Кампанула. В Пен-Куко она пользовалась исключительным правом исполнять это произведение. Она играла его на всех церковных мероприятиях, она играла его во время званых обедов у себя дома, она играла его и в других домах, если хозяйка оказывалась достаточно храброй женщиной. Когда бы в Пен-Куко ни возникал вопрос об исполнении музыкального произведения, мисс Кампанула всегда предлагала свои услуги и в очередной раз раздавались три торжественных начальных аккорда: «Бом! Бом! Бом!» Ступня мисс Кампанула опускалась на левую педаль, и за этим следовали яростные музыкальные конвульсии. Она даже исполняла соло на органе, когда органист господин Витерс уехал в отпуск. Ее сфотографировали сидящей за инструментом, с нотами произведения Рахманинова на пюпитре. Все ее друзья получили на Рождество такие фотографии. Та, что получил ректор, была вставлена в рамку, и он не очень понимал, что должен с ней делать. Так было до тех пор, пока три года назад в Пен-Куко не приехала Элеонора Прентайс. Но мисс Прентайс также принадлежала к тому поколению, которое гувернантки обучили игре на фортепьяно, и ей также хотелось, чтобы от нее ожидали исполнения какого-либо музыкального произведения. Ее «piece de resistance»[3] была «Венецианская сюита» Этельберта Невина, которую она играла с плохо скрываемой неуверенностью, и при этом аккорды аккомпанемента никогда не звучали синхронно со слащавыми нотами основной мелодии. Борьба между двумя леди обострялась на приходских праздниках, субботних службах в школе и на вечеринках, хотя внешне они демонстративно объединялись в осуждении радиопередач и притворялись, что их связывает именно музыка.