Он нахмурился, заметив на одном из кресел россыпь бумаг. Шагнул к нему, подхватил один из листов и, мельком пробежав взглядом, отложил в сторону, потеряв интерес: этот отчет он уже видел.
Бегло просмотрев остальные листы, Эрелайн не нашел ничего, что представляло бы для него интерес и могло хотя бы косвенно указать на предательство Рейгена. На какое-то время в его душе закрались сомнения. Не ошибся ли он, так скоропалительно вынеся приговор?
"Не ошибся".
Цепко оглядев гостиную, он быстрым шагом направился к двери. С ней Эрелайн не церемонился: распахнул метким пинком. Не дожидаясь, пока противник среагирует, ворвался в спальню - и едва удержался от того, чтобы зло выругаться.
Комната была пуста.
Ни самого Рейгена, ни его вещей. Ни небрежно сброшенного на стул сюртука, ни единого документа из его многочисленных отчетов, ни убранного в ножны меча. Если бы не чуть смятое покрывало, как будто на уже заправленную кровать решил кто-то присесть, и оставленные в гостиной отчеты, можно было бы подумать, что в Эрелайн спутал покои.
Без особо надежды он выдвинул один за другим ящики комода, перевернул примостившуюся на нем шкатулку, распахнул шкаф. Ничего. Впрочем, он едва ли рассчитывал что-то найти: скорее выполнял бессмысленный набор действий бездумно, механически, не зная, что делать дальше.
Перебрав все мысленные и немыслимые варианты, Эрелайн развернулся и медленно, не отдавая себе отчет в действиях, опустился на кровать. Взгляд бессмысленно скользил по комнате, не зная, на чем задержаться - пока вдруг не запнулся о то, чего в покинутой комнате быть не должно.
О сумку с вещами.
Эрелайн напрягся, резко выпрямившись и напрягшись, готовый к бою. Апатия, еще мгновение назад укрывавшая непроглядной пеленой серости и усталости, слетела в миг. И запоздало смутное беспокойство, маячившее на краю сознания с самого прихода в покои Рейдена, облеклась в кристально-ясную мысль: зачем свечам гореть в комнате, где никого нет?
...Но противник, если и был здесь, прячась в ночной тиши, решительно отказывался появляться. Еще минуту пробыв натянутой тетивой, с которой в любой момент готова сорваться стрела, Эрелайн устало опустил меч: рук затекла.
Поддев острием клинка завязки, одним легким движением взрезал их. Сумка раскрылась, смешно накренившись на один бок. Эрелайн помог ей определиться с положением, подтолкнув ногой. Беглого взгляда на вывалившиеся из нее вещи хватило, чтобы с уверенностью сказать: да, вещи его, без сомнения. Смятый, с несвойственной Рейгену неаккуратностью сложенный сюртук, несколько бумаг - потом стоит непременно изучить их - отцов перстень, оставленный на память... Вряд ли бы он бежал без них. Тем более, собранных.
Эта странность, зацепившись за обрывок невыраженной в словах мысли, заставила Эрелайна вскинуть голову. Он вспомнил о кое-чем несущественном и потому пропущенном при первом взгляде.
И не ошибся: на кровати, на смятых темно-красных и черных узорах покрывала что-то белело.
Повелитель одним рывком оказался у кровати и схватил записку. И вздрогнул, едва не выпустив ее из рук, отдернув руку: рядом лежал, ранее незамеченный, клинок. Drakkaris flammary.
Злое предчувствие прокатилось мучительным диссонансом по натянутым струнам нервов, отдавшись слабостью в стиснутых пальцах, мурашками от ледяных прикосновений пробежав по плечам. Губы пересохли. Эрелайн медленно повернул листок, стараясь не замечать предательской дрожи в руках.
Сердце мучительно сжалось - и замерло, пропуская удар. Небрежно выведенные, словно начертанные впопыхах, строки раскололи надвое рельефный оттиск сплетенных в танце силуэтов, герба клана Пляшущих теней...
Его клана.
"Чистые листы есть только у членов Малого совета. Значит..."
Эрелайн опустил руку с бумагой, переводя дыхание и успокаивая колотящееся сердце. И тут же, не выдержав пытки неизвестностью, рывком поднес к глазам, вглядываясь в едва различимые в полумраке комнаты буквы. Чтобы увидеть две строчки, написанные таким до боли знакомым почерком...
Эрелайн стиснул зубы, едва сдерживаясь, чтобы не швырнуть бумагу в камин или не разорвать ее в клочья.
Кэррой в его клане! Кэррой был здесь!
Он знал, что он, Эрелайн, придет сюда - и оставил не только записку, но и кляксы на столе и пере, на листе, чтобы у него не было в этом сомнений.
Повелитель глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки, но получалось плохо: дыхание сбилось, а в голове пульсировало одно-единственное, почти обезумевшее от злости: "Ненавижу".
Прочитать записку - значит принять его правила; одеть поданную им маску и стать безвольной фигурой в его игре. Не прочитать - отравлять душу сомнениями, вздрагивать от каждой тени и терзаться неизвестностью, ожиданием...
Сжав зубы до скрежета, Эрелайн смог сфокусировать метущийся в бездумии, в безумии взгляд.
"Это только первое в череде предательств. Как долго еще ты продержишься до падения?"
Где-то внутри забился, вместе с истерзанным сердцем, глухой, раскатистый звук. Не то смех, не то всхлип, он разрастался, сотрясая тело Эрелайна - и вырвался из его груди не смехом даже, истерическим хохотом вперемешку со злой дрожью слез. Робкие, приглушенные поначалу всхлипы вылились в звонкие, пронзительные в почти звенящей недвижимости комнаты переливы, от которых вздрагивали хрустальные подвески люстры и дрожали стеклянные вставки в шкафу.
Смех оборвался так же резко, как начался. Эрелайн сжал лист с такой силой, что поболевшие пальцы впились в бумагу и вспороли ее, раздирая в клочья, - но и это не принесло желанного спокойствия.
Айн поднес к лицу трясущиеся руки. Повинуясь неясному, смутному наитию, поднял взгляд на зеркальные створки шкафа - и замер, побледнев, не в силах шевельнуться от сковавшего его страха.
Из зеркала, темнеющего в полночный час, на него смотрели не его сумрачные глаза, а два черных провала ночи.
Серебряный омут всплеснулся, на миг взвившись мириадами брызг - и осыпался вниз с тихим перезвоном разбиваемого хрусталя. Айн, тяжело, отрывисто дыша, перевел непонимающий взгляд с укрытого инеем осколков ковра на дрожащую руку, на которой алела... кровь.
Когда, что?!
Он попятился - и, натолкнувшись на комод, обессиленно к нему прислонился. Тряслись уже не только руки: его била крупная дрожь.
- Повелитель!
Голос, смутно знакомый, едва пробивался сквозь безумие его измученных чувств, захлестнувшихся в неистовстве шторма.
Знакомый...
Сэйна.
- Уходи, - едва слышное, хриплое, через силу. И резкое, хлестнувшее по ушам криком: - Убирайся!
- Повелитель, - жестко начала она, еще не зная и не понимая, что случилась - и к чему идет. - Я не могла оставить вас одного с предателем и убийцей! Вы...
Бессмертная осеклась, замерев под его взглядом. Эрелайн выпрямился - и обманчиво-медлительным, смазанным движением, уложившимся в один вздох и один стук сердца, оказался рядом с ней, преодолев полдюжины шагов. Пальцы легли на шею - пока нежно оглаживая, а не сжимая до синяков.
Эрелайн ласково провел по ней пальцами, сверху вниз. Такая тонкая, хрупкая, что можно переломить одним легким движением... но это неинтересно. Быстрой смертью нельзя упиваться, как пьянящим, сводящим с ума вином. Она не закружит голову, не заставит смеяться от переполняющей радости безумия. И не подарит того сумасшедшего мига, когда замирает испуганно бьющаяся под его пальцами артерия, и вместе с чужим сердцем останавливается, на миг, - свое.
Он вдруг нахмурился и отстранился, пытливо заглядывая в глаза.
Страха в них - холодных, бесстрастных, серо-стальных - не было.
- Ты не боишься меня, - удивленно-насмешливое, ничуть не разочарованное. Заинтригованное обещанием новой Игры.