— Надо еще разобраться, какие критерии и масштабы оказываются решающими.
— Говорите яснее.
— Решающим всегда оказывается один вопрос: удастся нам распродать тираж с данной сенсационной историей или не удастся?
— А что вы против этого имеете?
— Успех любой ценой — сомнительная цель.
— Между нами говоря, господин Кремер, мы бы этого тоже не хотели. Но… Таковы дела!
— Неужели мы должны любой ценой добиваться увеличения тиража?
— Любой ценой… этого бы я не сказал. Тут, разумеется, есть нюансы. Другими словами, издатель вовсе не ждет от нас, что мы будем копировать «Экспресс» и подражать его схеме: «Сперва изнасиловал, потом убил». Но тем не менее издатель хочет перекрыть «Экспресс».
— Тогда возникает вопрос: какими средствами?
— Вы намекаете на Зайлера?
— Я просто поражен.
— У вас слишком сильное воображение.
— Только люди с воображением способны предвидеть события.
— Зайлер, по сути дела, человек аполитичный.
— На мой взгляд, аполитичных людей не бывает. Любая человеческая позиция есть в то же время позиция политическая.
— Согласен. Но что касается Зайлера — вы слишком сгущаете краски.
— Вы назначили его своим заместителем!
— Это тоже преувеличение. Он должен только замещать меня — особенно по вопросам, связанным с первой полосой, — когда я в отъезде.
— Лицо газеты, господин Эпштейн, определяет именно первая полоса, афишка, а не страницы, посвященные культуре.
— Зайлер — журналист до мозга костей. У него особый нюх на сенсации.
— Это он создал славу «Экспрессу»?
— Вне всякого сомнения.
— И все же его оттуда вышвырнули!
— Вы же помните, в какой горячке нам пришлось вдруг начать выпуск «Миттагблатта». На год раньше, чем предполагалось. Издатель «Экспресса» распустил слух, будто он вот-вот начнет печатать вторую газету. А наш хозяин принял этот слух всерьез. Что мне оставалось делать? Впопыхах сколотить редакцию. Вы-то знаете, сколько у нас здесь людей, раньше никогда не работавших в ежедневной газете. Вы сами из их числа. Вот я и подумал, что хоть один человек у нас должен разбираться в вопросах производства.
— А теперь вы сделали заведующего производством заместителем главного редактора.
— Господин Кремер, если уж вы так не доверяете Зайлеру, то имейте доверие хотя бы ко мне. За все, что сделает Зайлер, ему придется отвечать передо мной.
— Вы не хотите мне сказать, за что его выгнали из «Экспресса»?
— Тут никакого секрета нет, — ответил Эпштейн. — Зайлер поместил скандальную статью о пушечном короле Бринкмане, а подтвердить факты ему оказалось нечем.
— Нечем подтвердить? Да это же курам на смех! Кто же не знает, что Бринкман поставляет оружие направо и налево?
— Через подставных лиц — возможно. Но если вы пишете: «Г-н XY — сообщник такого-то…», то имейте по крайней мере доказательства!
— Вот увидите, Зайлер и вам испортит жизнь какой-нибудь скандальной статейкой — рано или поздно.
— Этого он не сделает. Второй раз он такой ошибки не допустит.
— Вы уверены?
— Да, Зайлер слишком честолюбив. Ему нужен только тираж, а на все остальное наплевать. Он еще ни разу в жизни не высказал собственного мнения. У него нет никаких интересов, его ничто не радует, ничто не огорчает… кроме того, что тираж застрял на мертвой точке. Зайлер не ходит ни в театры, ни в концерты, а дома у него вы не найдете ни одной книги. Да и страстишки-то у него мелкие: порнография и бридж, «ягуар» и квартира-люкс.
— Представьте себе, — сказал Кремер, — что Зайлер на долгое время лишился бы возможности смаковать убийства за отсутствием таковых.
— Что тогда?
— Он бы организовал их сам!
19 августа, 20 часов 30 минут
КАБИНЕТ ЭПШТЕЙНА
— Наше сегодняшнее вечернее совещание я решил провести на полчаса раньше, потому что на нем пожелал присутствовать мой сын… Представляю вам моего сына Оливера, ему шестнадцать лет, он учится в литературной гимназии, но еще не решил, кем быть — возможно, он станет журналистом. Надеюсь, господа, вы не против того, чтобы Оливер послушал, как мы работаем?
Молчание.
— Итак, возражений нет. Как у нас обстоят дела? Начнем сегодня с отдела культуры. Господин Кремер!
— В кинотеатрах начали показывать фильм Джона Уэйна о Вьетнаме. В Базеле уже состоялась демонстрация протеста. Прокатчик согласился с требованием демонстрантов и решил снять фильм с экрана.