— Нет, по-моему, невесело.
— Тогда почему же ты не скажешь своему дерьмовому фотографу, чтобы он вернулся к жене? Дети не любят, когда их отцы так подло ведут себя.
— Я в чужие дела не вмешиваюсь.
— Еще как вмешиваешься.
— Сейчас же выпей валерьянки и ложись спать. Тебе завтра в семь часов вставать.
— Правда, что ты не могла кормить меня грудью?
— Кто это тебе сказал?
— Папа как-то говорил с тобой об этом.
— Ты что же, подслушиваешь под дверью?
— Ты мне ответь, правда это или нет?
— Правда. У меня не было молока.
— Потому что ты не хотела меня родить.
— Это неправда, Оливер! — закричала Сильвия.
— Кто кричит — тот лжет.
— Как тебе не стыдно, Оливер! Ты совсем не отдаешь себе отчета в том, что говоришь.
— Я читал, что дети, которых не хотят и которых матери не кормят грудью, вырастают больными.
— Ты совершенно здоров, Оливер.
— Я имею в виду — психически больными.
— Такого я в тебе пока что не замечала.
— Болезнь этого рода проявляется главным образом в половой жизни.
— Ты еще слишком юн для половой жизни. Кроме того…
— Я бы мог и два года назад, если бы…
— Если бы что?
— Я ненавижу баб.
— Это нормально для периода возмужания.
— Это ненормально. Я все думаю о том, как бы я стал насиловать девчонок.
— Знаешь что, Оливер, давай-ка сходим с тобой к психотерапевту. Ты не должен думать о таких вещах — тут ты прав. Это уже слишком. Но теперь ложись спать.
— Мама!
— Да?
— Вероятно, полиция будет обыскивать все пристани и домики на берегу…
— Ну и пусть обыскивает.
— …и она будет допрашивать всех владельцев лодок, у которых есть сыновья моего возраста, где находился парень в прошлую среду.
— Полиция знает, что ей делать.
— А как ты ответишь, если тебя спросят?
— Я ведь не знаю, где ты был.
— В домике на озере.
— Так ты все же был там!
— Ты им это скажешь?
— А что я должна сказать?
— Сам не знаю. Допустим, ты ходила со мной гулять на Пфанненштиль.
— Почему я должна лгать?
— А тебе еще не случалось?
— Нет человека, который бы ни разу в жизни не солгал.
— Ну тогда скажи, что я был в домике. С Рут Кауц.
— Что ты такое говоришь?
— Извини, я просто хотел тебя попугать. Приветик. Теперь я пошел спать…
21 августа, 0 часов 30 минут
СПАЛЬНЯ СУПРУГОВ КАУЦ
— Да я вовсе не сплю, — сказала госпожа Кауц.
— Зачем же ты притворяешься, будто спишь? — спросил Вилли Кауц.
— Ничего я не притворяюсь. Погаси опять свет, пожалуйста.
— Ты ревела?
— Что ты!
— У тебя глаза опухли.
— Нам здорово повезло, — сказал он.
— В чем это нам повезло?
— Сегодня вечером я провернул самое крупное дело в своей жизни.
— Да ты меня слушаешь или нет?
— Слушаю.
— Сегодня вечером я провернул самое крупное дело… Тебя что, это нисколько не интересует?
— Почему же.
— Началось все довольно забавно. Ну, ты помнишь. Позавчера — или это было вчера? — я зашел в «Малатесту», там ко мне подсел какой-то тип — я его в жизни не видел — и давай все выкладывать о себе. Выясняется, что он по уши в дерьме — и в личной жизни, и в делах… ты слышишь меня?
— Слышу.
— Но тебя это не интересует.
— Почему же.
— Короче говоря, я сумел ему помочь. И его жене тоже. И знаешь что?
— Нет.
— Я теперь совладелец модного магазина «Клэр». Ты только представь себе: общая сумма вложенного капитала — сто шестьдесят тысяч. Из них мне принадлежат ровным счетом пятьдесят две тысячи.
— Та-ак…
— Почему же ты не кричишь от радости?
Пауза.
— Для тебя все это пустой звук, а?
— Нет, нет. Но подумай все-таки о… о…
— Опять ты ревешь… Я же тебе говорю, Рут вернется. Девчонка где-то недалеко. Она…
— Почему ты сказал репортерам из «Миттагблатта», что Рут… уже нет в живых?
— Ей-богу, ты какая-то не от мира сего. Я же это сказал только потому… да ты сама видела, как у этого щелкопера текли слюнки в предвкушении жуткой истории.
— Думаешь, он дал бы мне хоть франк за известие, что Рут жива-здорова?
21 августа, 9 часов
КОНФЕРЕНЦ-ЗАЛ УГОЛОВНОЙ ПОЛИЦИИ
— Все читали сегодняшний номер «Миттагблатта»? — спросил шеф уголовной полиции.
— О вступлении русских в Чехословакию? — спросил Лойба.
— Двенадцатая страница, — ответил шеф. — Наш бульварный писака Зайлер снова разыгрывает из себя криминалиста.