— Это не новелла.
— Похоже на роман из иллюстрированного журнала.
— Мне трудно об этом судить. Я говорил и говорил, но ни разу не прокручивал пленку, чтобы послушать.
— Удивляюсь, как ты до сих пор от меня не сбежал.
— Я частенько об этом подумывал.
— Значит, тебе приходила в голову мысль бросить меня?
— Конечно.
— Почему же ты этого не сделал?
— Я в это не верю.
— Во что?
— В то, что от этого что-нибудь может измениться.
— Ты мог бы встретить женщину, которая дала бы тебе больше, чем я.
— Я встречал многих женщин.
— Знаю, у тебя были другие…
— Но теперь уже нет.
— У тебя бывали хорошие минуты?
— Мне трудно тебе объяснить, это может показаться смешным, но чем лучше мне было с женщиной, чем раскованней я себя чувствовал — настолько, что даже спрашивал себя, не остаться ли с ней насовсем, — другими словами, чем сильнее меня захватывало, тем сильнее тянуло обратно к тебе.
— Ты говоришь, что, когда я уходила, тебе всегда было плохо.
— Я мог путаться с другими бабами, только когда чувствовал, что наш союз с тобой прочен.
— Наверно, он с самого начала был непрочен. Только казался тебе прочным.
— Или тебе — непрочным.
— Ты бы решился опубликовать этот рассказ?
— Сначала мне надо его прочесть.
— Но в принципе: ты был бы способен предать гласности собственные переживания?
— В принципе… Я уже тебе говорил: сначала я должен это прочесть. И все ли я рассказал? Может быть, у тебя есть что добавить?
— У тебя память лучше.
— А ты так уж забывчива?
— Во всяком случае, я не поручусь, что все в твоем рассказе — правда.
— Думаю, в основном — правда, то есть все это было на самом деле.
— Разве ты ревнив?
— Не знаю. Возможно, тут играет роль сразу многое. Раненое самолюбие, ревность, страх перед одиночеством.
— Твой голос на магнитофонной ленте звучит так грустно.
— Мне действительно грустно.
— По моей вине?
— Может быть, и по моей.
— Но ведь не ты же меня бросил.
— Жизнь вдвоем… Семейная жизнь мне не удалась.
— Ты это воспринимаешь как поражение?
— Не знаю, как я это воспринимаю.
— Но сейчас все опять переменилось.
— Как переменилось?
— Оливер, — сказала Сильвия.
— Это ничего не меняет.
— Эп! Что бы ни сделал Оливер, сейчас ему нужно, чтобы его родители были вместе.
— Такие родители, как мы с тобой, ему не нужны вообще. И прежде всего такие родители — не помощь.
— Ты хочешь сказать, что я должна уйти?
— Я никогда не говорил, что ты должна уйти, я и теперь говорю только: ты можешь уйти.
— В своем рассказе ты говоришь: если я уйду, ты бросишь все, чего ты добился, даже свой пост главного редактора.
— Я бы охотно так и сделал. Но в настоящее время не могу себе этого позволить.
— Ты останешься главным?
— Я должен остаться.
— Несмотря на то, что именно «Миттагблатт» был первой газетой, которая…
— Мне теперь нужно много денег. Что бы ни сделал Оливер, ему понадобится адвокат — самый лучший, какого я только смогу найти.
— Ты страшный человек!
— Почему?
— Такой холодный.
— Это не холодность, Сильвия, а благоразумие.
Пауза.
— Эп!
— Да?
— Я не могу сейчас уйти.
— Никто тебя не гонит.
— Может быть, дело совсем не в Тобиасе.
— Я все равно теперь буду мало бывать дома. Вероятно, мне придется на ближайшие несколько недель снять номер в гостинице.
— Недавно я читала один роман. Ганс Эрих Носсак. «Не позднее ноября».
— Вот как?
— Там женщина бросает мужа и уходит к писателю.
— Ну и что?
— Она сама не знает почему. Я эту книгу до конца не дочитала.
— И не знаешь, чем там кончилось дело?
— А я и не хочу знать. Эта женщина бросает мужа, крупного промышленника, такого… ну, я бы тоже не хотела иметь такого мужа, но… Это бесконечно грустно, она уходит от него и сама не знает почему, просто так…
— Пойду-ка я к себе и попробую часика два поспать.
— Тебе тоже надо как-нибудь прочесть эту книгу.
— Может быть.
— Но только до середины.
— Пойду, попробую соснуть. Спокойной ночи…
— Так как, Эп? Сделать это?
— Что?
— Записать твой рассказ?
— Делай, что хочешь.
— Единственное, что мне мешает, — это твой голос.
— Единственное?
— И еще то, что ты ни разу не сказал, почему все-таки на мне женился.
— Теперь я уже и сам не знаю. До сих пор я считал, что по любви.