— Лодка у вас большая? — продолжал задавать вопросы Зиммен.
— Почему бы он стал это делать, ведь ему всего шестнадцать лет, — заметила госпожа Зиммен.
— Я начал в четырнадцать, — сказал Зиммен.
— Я тоже, — откликнулся Оливер.
— Так, значит, ты с ней спал в лодке или еще где?
— Я с ней бывал много раз.
— Раньше, что ли?
— Да, да, раньше. А в тот вечер мы с ней занимались этим в лодке, после — еще раз в домике, всего три раза.
— Ну и здоров ты врать. Три раза за один вечер.
— Вы мне не верите?
— Почему. В твои годы и я мог пять, а то и семь раз за ночь.
— Вот видите!
— Жена, ты все записала?
— Слово в слово.
— Ты ведь знаешь, такова инструкция: ты должна слово в слово записывать, что я спрашиваю и что он отвечает, особенно, что он отвечает.
— Я так и делаю.
— Значит, еще раз: ты занимался этим с девчонкой три раза. А потом ты что сделал?
— Что я мог сделать?
— Этого я не знаю. Я своих подружек не убивал.
— А у вас никогда не было желания убить женщину?
— Желание-то было. Но я бы никогда не смог.
— Это только так кажется.
— Итак, что ты сделал потом?
Оливер молчал.
— Говори!
— Я ее… задушил.
— Ты записала: «Я ее задушил»?
— Да, — ответила госпожа Зиммен.
— Пожалуй, хватит. Он признался, а это главное. Стоит лишь умело взяться, и эти молодчики раскалываются, — сказал полицейский Зиммен.
— Но скажи бога ради, почему ты это сделал? — спросила госпожа Зиммен.
— Она сказала, ты ни черта не умеешь, скорей бы ночь, тогда я смогу лечь в постель с настоящим, взрослым мужчиной, а я ответил, настоящий мужчина долго тебя будет ждать…
— Этого она, конечно, не должна была говорить, — заявил Зиммен.
— За одно это взять и убить?! — возмутилась госпожа Зиммен.
— Я не хотел ее убивать. Я только хотел ее проучить. Я ведь гораздо позже заметил, что она мертвая. Когда я увидел, что она без сознания, я связал ей руки и ноги, засунул в рот носовой платок и поехал один в лодке.
— Ты, однако, хладнокровный, — заметил Зиммен.
— Мне все нипочем. Рут вообще была шлюха. Все бабы шлюхи.
— Что ты говоришь! — госпожа Зиммен всплеснула руками. — Как тебе не стыдно? Ты и о своей матери так скажешь?
— Почему бы нет?
— Ну и черт сидит в тебе! — возмутилась госпожа Зиммен.
— Ты лучше не рассуждай, а записывай, — сказал Зиммен жене.
— Я и записываю, слово в слово.
— А потом, значит, ты вернулся и увидел, что она мертвая?
— Да.
— И тогда ты привязал к трупу камень и бросил его в озеро?
— Откуда вы знаете? — спросил Оливер.
— Во всяком случае, я на твоем месте поступил бы так.
— А вы бы бросили труп прямо возле пристани?
— Ты что, спятил? Надо прежде смекнуть, где озеро всего глубже, подплыть туда на лодке и там опустить тело. Ты ведь так и сделал. Потому ее и не могут найти.
— Конечно, у меня хватило ума на это.
— Но какого же черта ты не спрятал туфли?
— Забыл.
— Не заметил их, что ли?
— Я так устал и так рад был, что все уже кончено. Туфель я просто не заметил.
— А что я всегда говорю: каждый преступник делает какую-нибудь ошибку. Если б не туфли — им бы до тебя не добраться.
— Ах, — сказал Оливер, — не так уж это страшно Папа сумеет найти хорошего адвоката.
— Деньги ведь у него есть, — вставила госпожа Зиммен.
— Тут деньги не больно-то помогут, — сказал полицейский Зиммен. — Вот теперь я могу и позвонить, только ты еще должен это подписать, а потом лежи себе, пока они не приедут. Но я все же надену тебе наручники, иначе все пойдет прахом…
25 августа, 14 часов 20 минут
КАБИНЕТ ШЕФА УГОЛОВНОЙ ПОЛИЦИИ
— Ставлю вас в известность, господин Эпштейн, что, позволив вам это, я нарушил установленный порядок, — заявил шеф уголовной полиции.
— Я не имел права читать протокол допроса?
— Вы могли бы его читать только с разрешения прокурора по делам несовершеннолетних. Но мне нужна ваша помощь.
— У меня просто в голове не укладывается, — сказал Эпштейн.
— Случилась еще одна неприятная вещь. Странно, что вам это до сих пор неизвестно.
— Что именно?
— Вы сегодня еще не были в редакции?
— Нет, я проспал, я сегодня лег только под утро.
— Бернская полиция передала прессе признание вашего сына.
— Не может быть!
— Мы сейчас этим занимаемся. Нам кажется, что полицейский Зиммен несколько превысил свои полномочия.
— У меня нет слов.
— Я вам глубоко сочувствую. У меня у самого четырнадцатилетний сын.