— Что в экономике?
Цоллингер ответил:
— Англия не сдается. Вильсон намерен снова начать переговоры с де Голлем.
— Не стоит выеденного яйца, — сказал Эпштейн. Больше ничего?
— Национальный банк собирается обновить оборудование эмиссионного банка…
— Как это понимать?
— Это когда…
— Для наших читателей это важно?
— Не знаю. Для читателей «Нойе цюрхер цайтунг» это было бы важно.
— Но вы работаете в редакции «Миттагблатта», — заметил Эпштейн.
— Информацию об этом надо поместить.
— О’кей. Что имеет сообщить отдел новостей?
Клейнгейнц, заведующий отделом новостей, перебирал толстую пачку телеграмм.
— Боюсь, что нам опять придется выезжать на сердце.
— Разве другого ничего нет?
— Блайберг чувствует себя хорошо. Сегодня ему впервые разрешили встать. На три минуты. Профессор Барнард…
— И кроме этого, ничего?
— Как вам сказать. Прошлой ночью в Бернских Альпах разбились трое немецких парней. Насмерть.
— Опять на северном склоне Эйгера?
— Да ничего подобного, — сказал Клейнгейнц, — эта троица Весь вечер пьянствовала в Интерлакене, около полуночи они подцепили трех девиц и поехали кататься на машине…
— Куда?
— Я записал.
— И что же?
— По дороге им захотелось помочиться.
— Всем троим сразу?
— По-видимому.
— А девицы?
— По-видимому, остались в машине.
— Так где, почему и как они разбились?
— Было темно. Небо — все в тучах, и ни единого фонаря. Один из парней подошел к обочине дороги — в темноте он не разглядел, что там обрыв, каменоломня, ограды в этом месте не оказалось, черт его знает почему. Так вот, он шагнул к краю — и вдруг раздался крик. Тут подбежал второй, тоже пьяный, и сразу сорвался, а потом и третий…
— Это же великолепный материал, — сказал Эпштейн. — Хотел бы я наконец понять, почему вы все никак не научитесь отличать хороший материал от плохого. Вышли помочиться, сорвались; искали клозет — нашли смерть… Вот вам и афишка на первую.
— Извините, господин Эпштейн, — возразил Кремер, — но ничего хорошего я тут не вижу. Самое большее, что можно отсюда извлечь, — это заметка на тридцать строк.
— Господин Кремер, — сказал Эпштейн, — я весьма уважаю ваш вкус. Но мы с вами делаем не литературную, а бульварную газету. Мы совершенно точно знаем, чего хочет читатель. А я, кроме того, еще знаю, чего хочет издатель: тиража. Так что прошу вас, господин Кремер…
— По-моему, это гадость, — сказал Кремер.
— Может быть, у вас есть в запасе что-нибудь получше?
— В Сайгоне — это я сегодня случайно прочел в «Обсервере» — будто бы вспыхнула эпидемия чумы. Вот это…
— Что «вот это»?
— Господи боже мой, — сказал Кремер. — Война во Вьетнаме, чума в Сайгоне. Война и чума. Весь мир, все человечество зачумлено войной. Война во Вьетнаме испортила отношения между народами, война во Вьетнаме — это чума, чума…
— Прекрасная мысль, господин Кремер, только это не заголовок для бульварной газеты. Мне очень жаль, но я вынужден еще раз отметить: вы не имеете понятия о том, как делается тиражная газета. Не возражаю — пожалуйста, напишите комментарий о чуме в Сайгоне.
— Вот возьму и напишу, — буркнул Кремер.
— Как дела в производственном отделе? — спросил Эпштейн.
Зайлер, заведующий производством, ответственный за то, чтобы каждая из двенадцати полос была готова вовремя, чтобы рукописи сдавались в набор, а ротационные машины начинали работать ровно в три тридцать ночи, Зайлер, бывший главный редактор конкурирующей газеты «Экспресс», заявил:
— Мы по-прежнему каждую ночь попусту теряем время.
— А в чем дело? — спросил Эпштейн.
— Прошлой ночью мы начали печатать только в четыре. Позапрошлой — в полпятого.
— Знаю, — сказал Эпштейн. — Техническая дирекция ежедневно докладывает руководству. И мне приходится тогда выслушивать, во что обходятся издательству сверхурочные наборщикам и метранпажам.
Так в чем же дело?
— Заведующие отделами у нас сплошные гении.
— Это не ответ.
— Имя Брехта «Бертольт» они упорно пишут с «д» на конце. Знаки препинания для них не существуют. А уж об управлении глаголов они вообще не имеют понятия.
Кремер сказал:
— Куда уж нам дуракам против вас.
— Пожалуйста, не ссорьтесь, — попросил Эпштейн.
— Я повторяю, мы каждую ночь попусту теряем время, — сказал Зайлер.
— Этот вопрос мы с вами обсудим с глазу на глаз. Совещание окончено.
Заведующие отделами разошлись по своим комнатам. Зайлер остался.