1. Оливер Эпштейн страдает значительными психическими и нервными нарушениями.
2. Природные умственные способности Оливера Эпштейна хорошие.
3. О природном темпераменте и характере судить трудно. Оливер всегда был боязлив, особенно он боялся того, что рано потеряет родителей.
4. Весьма вероятно, что Оливер Эпштейн имеет какое-то касательство к исчезновению Рут Кауц. Возможно, что Оливер Эпштейн, согласно одной из его версий, убил Рут Кауц. Но возможно также, что причиной смерти Рут Кауц был несчастный случай. Возможно даже, что Рут Кауц жива.
5. Что касается так называемого признания Оливера Эпштейна, то его приходится считать совершенно ненадежным, и на сегодняшний день мы не видим решительно никакой возможности внести ясность в эту темную историю…» И на такую дребедень, — заключил Лутц, — государство выбрасывает десятки тысяч франков.
— На месте Оливера я бы потребовал, чтобы тебя и судей тоже подвергли психиатрическому обследованию… — сказал Петер.
— Пойду спать, — заявил Лутц, — завтра мне надо быть в форме.
— Мне его правда очень жалко, — сказала госпожа Лутц.
— Его оправдают, — успокоил ее Петер.
— Честно говоря, меня бы тоже больше устроил оправдательный приговор, — признался Лутц.
— Что ты сказал?
— Ты мне, конечно, не поверишь, но это так — от всего этого мне что-то не по себе.
— Так ты же можешь потребовать оправдания, — заметил Петер.
— Этого никто бы не понял… — вздохнул Лутц.
18 декабря
КРЕМЕР, КОММЕНТАТОР «МИТТАГБЛАТТА», ПИШЕТ:
«Не хлебом единым жив человек. Для того чтобы существовать, ему необходимы также вдохновляющие его истории. Он не может без них обойтись, и, если история его собственной жизни недостаточно занятна, увлекательна и насыщенна, он обращается к чужим. Так, например, он с удовольствием читает жизнеописания знаменитых людей, в том числе генералов и государственных мужей. С восторгом и содроганием читает он историю жизни Рудольфа Гесса, последнего коменданта Освенцима, читает биографию Мартина Лютера и Наполеона, Черчилля и Мартина Лютера Кинга. Человек без собственной истории все равно что человек без лица. У кого нет истории — тот пустое место. А пустое место пустым и останется. Поэтому у каждого есть своя история, поэтому каждый придумывает себе историю. Например, когда человек поступает на работу. Эту историю называют curriculum vitae [10]. Когда человек болен, к нему приходит врач, просит рассказать ему историю болезни и записывает ее. Умирает человек, и родные пишут историю его жизни, а пастор в церкви читает ее с амвона. От нас ушел хороший человек. Ведь тот, кто уходит, всегда хороший. Если человек становится писателем и начинает писать истории, то первой он пишет историю собственной жизни. Историю человека, который хлебнул горя. Хотя возможно, что эта история не имеет ничего общего с жизнью самого писателя.
Жажда историй у человека огромна. Существуют истории о боге и дьяволе, о ведьмах и святых. Ибо и тот, кто сулит миру спасение, не может обойтись без историй. История о непорочном зачатии и о рождении в хлеву, история о том, как тысячи людей были накормлены пятью хлебами, история о воскрешении мертвых, о распятии и вознесении. История о вознесении самая полезная из всех. Ибо теперь наконец сын божий восседает рядом с отцом и никогда уже больше не изгонит торговцев из храма.
У шлюх, сутенеров, воров и убийц тоже есть свои истории. Истории для судей. Истории о тяжелом детстве, о родителях, которые разошлись, и так далее.
Оливер Эпштейн придумал для своих судей не одну историю. Все они захватывающе интересны. Но судьи сошлись на одной. Потому что судьи могут воспользоваться только одной историей. И она должна по возможности иметь настоящий конец. Если в конце истории умирает человек, это всегда хорошо. Ибо смерть — это единственно убедительный конец. И потому судьи Оливера остановились на истории об убийстве девушки. Десять лет тюрьмы для несовершеннолетних — плата за эту историю, плата, которую не в состоянии были бы внести и сами судьи. Почему же они требуют ее от ребенка?»
Вечером Зайлер прочитал редакторам статью Кремера.
— У кого-нибудь есть возражения? — спросил он.
Все молчали.
— Статья не пойдет, — заявил Зайлер.
Клейнгейнц заметил:
— Мысли, по-моему, неплохие.
— Господа, — сказал Зайлер, — суд вынес приговор. Приговор, который отвечает чувству справедливости широких слоев населения.