Он ничего не ответил, а поставил одну из этих пластинок.
— О чем ты думаешь, — спросила Ирэн, — когда затихаешь в моих объятиях так, что я даже не слышу твоего дыхания? Глаза у тебя делаются узкие, как щелочки.
— Ни о чем, — ответил он.
— Ты думаешь о своем будущем?
— Нет, о будущем я не думаю. Я жду. Принимаю все, как оно есть.
— Тогда, может быть, о прошлом?
— Когда мне очень хорошо с тобой, меня почему-то часто охватывает грусть.
— Это нормально.
— Почему?
— Мне кажется, я потому так сильно люблю тебя, что ты способен быть таким грустным.
— Я бы не сказал, будто мне хочется, чтобы всего случившегося не было и чтобы Сильвия вновь была со мной. Пожалуй…
— Ты действительно больше не собираешься работать?
— Почему же, что-нибудь я стану делать. Покрашу здесь все комнаты. Когда стает снег, разобью за домом сад и огород.
— Я имела в виду настоящую работу.
— Я попытаюсь написать книгу об Оливере.
— Для людей?
— Для себя.
— Ты говорил, что вы опротестовали приговор.
— Мы подали кассацию. Кантональному суду придется еще раз заняться делом Оливера.
— Его оправдают?
— Мы надеемся. Но…
— Но что?
— Но в книге, которую я напишу, это ничего не изменит. Мы подали кассацию только для того, чтобы у Оливера не пропали десять лет жизни. Чтобы он хотя бы в двадцать лет смог выйти на свободу.
— Ты будешь потом вести себя с ним как ни в чем не бывало?
— Нет.
— Будешь откровенно говорить с Оливером обо всем?
— Если я напишу эту книгу, напишу так, как пережил все сам, то сделаю это ради него. И ради себя.
— Ты расскажешь Оливеру все о своей семейной жизни?
— Да, всю правду. Прежде всего — правду о себе.
— Ты расскажешь ему теперь и о том, что привез меня сюда и что мы живем вместе?
— Это он уже знает.
— Ты сказал ему или сообщил в письме?
— Я ему сказал.
— И что же он?
— Это замечательно, ответил он.
— А еще что?
— Мне кажется, сказал он, что меня Ирэн любит тоже.
— Хочешь сигарету? Я тебе еще не говорила, что Оливер приходил ко мне ночью?
— Нет.
— Он сказал: как жаль, что я еще так молод.
— Ты ни слова не говорила мне об этом.
— Потому что ты не спрашивал.
— Я спрашивал, хотя и не прямо.
— Все равно, раньше я не могла тебе рассказать.
— Почему?
— Я хотела сначала убедиться сама.
— В чем?
— Что ты — первый мужчина в моей жизни…
— Я у тебя не первый.
— Первый. Я семь раз ездила к тебе в Париж, я…
— Да…
— И когда десять дней назад ты спросил, поеду ли я с тобой в Безацио, навсегда, — при этом ты улыбался, — я тебе ответила…
— Bien sûr[12], — сказала ты.
— Вот видишь!
— Но ты прогнала Оливера?
— Да.
— Почему?
— Потому что поверила ему во всем.
— И сегодня веришь?
— У меня нет причин сомневаться в том, что он мне сказал.
— Что же он тебе сказал?
— Что он безумно любит Юдит.
— Юдит?
— Да.
— А Рут?
— Видишь ли, мне кажется, он всегда называл ее Юдит, потому что все остальные называли ее Рут.
— И что же?
— В тот день он пригласил Юдит, как уже не раз бывало, совершить увеселительную прогулку. Но Юдит не пришла.
— Он был на озере без нее?
— Да.
— А туфли?
— Она забыла их неделей раньше.
— Зачем же он выдумал эту жуткую историю про убийство Рут?
— Он не знал, куда исчезла Юдит. Мне кажется, таким способом он хотел ей дать знать о себе.
— Но что произошло с девушкой?
— Юдит не раз говорила, что дома у нее ужасно плохо и что она уйдет. А Оливер, так он рассказывал, должен ей помочь замести следы…
— Но…
— И все же для Оливера ее исчезновение оказалось неожиданностью. Он не знал, действительно ли она убежала и куда…
— Почему же ты не рассказала всего этого раньше, не дала показаний на суде, если ты так много знала?
— В газетах все время называли другое имя — Рут. И кроме того, я обещала Оливеру молчать. Я поняла все, только когда познакомилась с тобой… Ведь я несколько раз звонила Зайлеру, я просила его, разберитесь хорошенько… Но ты же знаешь Зайлера! Он не хотел ничего менять в своем очерке…
— Так ты считаешь, что Рут жива?
— Я считаю, что Оливер ни с Рут, ни с Юдит…
— Но?
— Никаких «но». Возможно, что та Юдит, которую любит Оливер, и утонула…
— Кажется, я понемногу начинаю понимать, — промолвил Эпштейн.
— Оливер сказал мне еще кое-что — ты, наверно, только сегодня сможешь это понять.