Увидела!
Сразу хочу извиниться — история длинная вышла, но правдивая. Расскажу как смогу, долго собиралась с мыслями, долго не знала с чего начать.
Я не знаю, когда это появилось. Это было подобно тяжелой болезни: ты не замечаешь момента, когда она появляется, но чувствуешь, как день ото дня становится всё хуже и хуже; будто нечто невидимое, неосязаемое, пускает в тебе корни, прорастает. В отличие от болезни, это «нечто» прорастало не в моем теле, где-то намного глубже: в моих чувствах, в моих страхах, в самой душе.
Поначалу я считала, что подобное бывает у всех людей — детский страх — остаться одному дома. Мать работала сутки через двое, и несколько раз в месяц я всё-таки оставалась тет-а-тет с собой. Вы думаете, что дети смотрят мультики ночами напролет потому, что не могут оторваться от столь привлекательных цветных картинок? Ха! Я смотрела, потому что боялась услышать, боялась видеть что-то кроме этих «цветных картинок». Я бесцельно жгла электричество, включая свет во всех комнатах и пялясь в телевизор до утра.
Скрип половиц, капли воды в ванной, вечно что-то роняющие на пол соседи сверху — обычные ночные звуки, в которых я слышала нечто большее.
В средних классах школы, когда девочки проводят первые эксперименты с косметикой, а мальчики наконец-то обращают внимание на слабый пол, о детских страхах говорить было как-то не принято. Я много читала о бурном воображении, о слуховых галлюцинациях и прочих возможностях человеческого мозга. Тогда я твердо решила, что голоса из темноты — всего лишь соседи. Если они позволяли себе кидаться вещами посреди ночи, то наверняка сопровождали это отборной бранью. Скрипы половиц — разболтавшиеся гвозди и старые доски. Я старалась находить объяснения всему, а чему не находила — то просто спросонья мерещится.
Спокойствия это не добавляло. Мне казалось, что я занимаюсь самообманом. Казалось, что разгадка лежит на поверхности, что я гляжу на ответ в упор, но отчаянно не желаю признавать очевидное. Всё равно, что смотреть в пустой стакан, уверяя себя в том, что он полон кристально чистой, прозрачной водой.
Ночь, когда я заглянула своему страху в глаза, застала меня врасплох.
Будучи на младших курсах университета, я всё ещё жила с матерью. В ту ночь она вновь ушла на смену, а я предалась своему ритуалу: свет в комнатах был включен ещё за час до заката, телепрограмма изучена наизусть и зазубрена до дыр. Устроившись на диване с бутербродами, я намеревалась посвятить время фантастическим фильмам.
Свет в доме вырубили, едва часы перешагнули полночь. Тут следует сказать, что в нашем доме это было большой редкостью. За те пятнадцать лет, что мы тут жили, такое случалась раза три-четыре от силы и, Бог миловал, дома, кроме меня, обычно всегда кто-то был.
В этот раз свет погас по всей округе, район погрузился во мрак и лишь вдалеке из окна виднелись огни оживленной магистрали. Телевизор отключился тихим электрическим свистом. В звенящей тишине я отчетливо слышала биение собственного сердца, так, словно оно собиралось вырваться из грудной клетки, в отчаянии билось о солнечное сплетение. Пульс давил на барабанные перепонки и в какой-то момент мне показалось, что я даже не дышу, словно весь воздух в одночасье пропал из мира.
Укутавшись в одеяло, я зажмурилась, надеясь, что вот-вот придет сон, я пробуду в нём до утра и даже не замечу проедающего насквозь страха. Не спалось. Все те звуки, которым я пыталась найти разумное объяснение, сейчас словно усилились троекратно.
Открыв глаза, я вглядывалась в темноту, словно пытаясь силой мысли включить хотя бы телевизор. По ночам, когда зажигают фонари почти у самого дома, в тусклом свете я могла разглядеть очертания предметов. Сейчас, когда в округе не было ни одного источника света, я погрузилась в кромешную тьму. Очертания предметов? Я едва видела дверь в комнату и окно.
Я сглотнула страх, продолжая изучать взглядом тени.
Соседи сверху вновь что-то уронили на пол, и я чуть не подпрыгнула от резкого глухого звука. От их голосов на какое-то время стало легче: некоторое осознание хоть какой-то живой души. Я вслушивалась, готовясь хоть сейчас понять причину их столь частых ссор.
— Не смотри, — так отчетливо услышала я, и волосы на голове едва не встали дыбом.
— Не смотри, — повторилось через секунду.
Голос шел сверху, не походил ни на мужской, ни на женский и уж точно не принадлежал никому из соседей.
— Не смотри.
— Не смотри.
— Не смотри! — повторялось все чаще, всё настойчивее, громче.
А я не могла сомкнуть глаз ни на секунду.
— Не смотри! — не унимался голос.
Даже моргнуть было не в мочь. Я внимательно разглядывала комнату. Взгляд метался от угла к углу.