Потом она встала, отнесла пустую чашку и блюдце в раковину, вымыла и поставила в сушилку, и при виде всего этого ему стало полегче. Вошел отец в грязных сапогах, протопал по полу и лег на диван, а она стояла и смотрела на него, такая бледная. Она подошла и сняла с него сапоги, и он позволил ей это сделать, словно был маленьким ребенком. Она укрыла его одеялом и положила руку ему на лоб, как клала Коулу, когда тот температурил, и посмотрела ему в глаза, а его отец посмотрел на нее. Она сказала Коулу выйти и пожелала хорошего дня, но он сказал, что ему не хочется, и она не стала его заставлять. Пока отец спал, а по телевизору шла какая-то ерунда, она с полным ярости взглядом гоняла тряпку по ветхим доскам. Она убрала спальни и ванные комнаты, взяла свежевыстиранные простыни и вынесла их в корзине на улицу, чтобы развесить на веревке. Было холодно, Коул помогал, и мокрые простыни бились об их тела, заставляя его думать с холодком о смерти и о тенях, которые он не раз видел в поле – мужчины вставали из земли в кавалерийской форме. Они проходили в школе Революцию, и он знал, что в полях за домом шли бои. Дед говорил, что можно выкопать их медные пуговицы, и клялся, что у него где-то есть целая посудина таких. Когда они вернулись в дом, она начала собирать весь хлам, которым никто не пользовался, и складывать его на старую попону – поломанный тостер, ролики, которые были не по размеру, старую музыкальную игрушку из детства – и когда складывать было больше некуда, она связала концы, как узелок Санты, и закинула в грузовик, они отвезли это все в город и отдали в церковь. Коул ждал в грузовике, пока она говорила с отцом Гири во дворе. Утро было облачное, но теперь с неба лился солнечный свет и плескал им на спины. Отец Гири приобнял ее за плечи, и она кивала, слушая его, держа ладонь над глазами, словно салютуя, и Коул понял, что мама не привыкла, чтобы ее касались так ласково, и ей, видимо, не нравилось.
По дороге домой они остановились возле закусочной, и она купила ему рожок с мороженым на всю мелочь, которую нашла дома, и они сидели, пока он ел, а солнце светило в лобовое стекло. Мать внимательно смотрела на него, приглаживая ему волосы холодными пальцами.
– Надо тебя постричь, – сказала она.
Когда они приехали, отец наверху ел тост. Коул увидел, что братья ушли чинить трактор. На земле были разбросаны запчасти и грязные тряпки. Отец проглотил чай, надел пальто и вышел. Коул смотрел, как он стоит на ступеньке и прикуривает. Он что-то сказал Уэйду и Эдди резким голосом. Мать вытерла стол, глядя в грязное стекло кухонной двери, и, когда отец сел в грузовик, на лице ее как будто появилось выражение радости.
Позже, когда стемнело, они отправились за ним. Это был бар Блейка. Она заставила Коула войти. Стены цвета горохового супа и запах, какой больше нигде не встретишь. Он перешагнул через спящих собак. Бармен сказал:
– Ты не один, Коул. Проходи.
– Зачем? – пробормотал отец.
Коул потянул его за грязный рукав пальто.
– Пойдем, папа.
– Она там?
– Да, сэр.
– Черт бы ее побрал.
Они оставили его там и поехали домой. Мать на него даже не взглянула. Была только темная дорога, ее сигарета, ветер в лобовое стекло.
– Не стань таким, как он, – сказала она Коулу.
Пока братья спали, Коул лежал и думал о том, как спасти ферму, но так ничего и не придумал. Он уснул, а чуть позже услышал, как она внизу гремит тарелками и серебром, встал, прошел по холодному коридору и посмотрел через перила. Он видел, как она накрывает стол хорошим фарфором, одну тарелку за другой, словно к празднику, потом она села во главе стола и смотрела на воображаемых гостей, глаза ее тускло горели.
Потом его разбудил гул мотора отцовского грузовика, двери кухни с грохотом распахнулись, ключи со звоном упали на старую фарфоровую тарелку, с лестницы донеслись его нетвердые шаги. Коул притворился спящим, когда отец прошел по коридору в их комнату, он смутно слышал, как они разговаривают, но хотел спать и был рад, что они наконец-то говорят, и подумал, что, может быть, все еще наладится.
Наутро мама разбудила его, чтобы постричь перед церковью. Несмотря на холод, она усадила его на улице на табуретку и обмотала плечи полотенцем. Она двигалась у него за спиной, и он чувствовал, как колючая шерсть ее пальто задевает шею. Уэйд плел венок из прутьев. Брат учился скверно, зато мог мастерить всякие штуки. Он мог сделать розу из сена, сплести что-нибудь красивое из соломы и даже сделать плетеный стул.