— Уж чья бы корова…
— Кому водочки?..
— Колбаски еще передайте…
— Хорошо бы пива…
— Прожуй сначала!..
— Марина, блондинкам вредно есть столько креветок!
— Автослесарям тоже.
— Леха, это надо есть, а не нюхать! Ты ее покури еще!..
— Рабы желудка!..
— А сам-то!..
— Эх, хорошо!..
— Светка, удочери меня!..
Они смеялись, на какое-то время даже забыв обо всех необъяснимых загадках и предполагаемых опасностях и не обращая внимания на назойливо стучащий в оконное стекло дождь. Беззаботно звенели бокалы, глаза сияли чуть подмасленно, а лица становились все более сытыми и добродушными. Олег пытался жевать, говорить и смеяться одновременно, отчего то и дело заходился в кашле, и сидящий рядом Жора услужливо хлопал его по спине, отчего Олег чуть не вылетал из-за стола. Даже Ольга выглядела умиротворенно, и когда Петр, накладывая себе мясо, уронил кусок в тарелку и окатил жирными брызгами рукав ее серебристой блузки, всего лишь дружелюбно сказала:
— Поосторожней, криворукий!
И Петр, не менее умиротворенный, всего лишь бормотнул:
— Прощения просим.
— Теперь понимаю, почему вы так простенько оделись, девушки, — заметил Алексей, чьи поглощательные движения из жадных уже давно перешли в расслабленно-задумчивые. — А я-то вначале думал, что вы выйдете в чем-нибудь этаком!..
— Мы же сказали — что-нибудь этакое будет после ужина, в зале, — сказала Алина, накручивая на вилку целый пучок тонких кальмаровых полосок, облитых майонезом. — И основное распитие алкоголя будет там же, так что не налегай так на водку.
— А вы уже выбрали это что-нибудь? — поинтересовался Петр в перерыве между прожевыванием мяса.
— Выбратьто выбрали, а вот влезем ли мы в это что-нибудь после такого… — Кристина тоскливо обвела взглядом стол. — Столько калорий — ужас! Бедная моя фигура.
Перегнувшись, она подтянула к себе большую салатницу, тоскливо перевалила в тарелку три, с горкой, ложки оливье и так же тоскливо положила рядом парочку куриных рулетиков. С тоскливой жадностью принялась жевать. Борис усмехнулся, с аристократической изящностью разрезая мясо на маленькие кусочки.
Когда на столе не осталось практически ничего, кроме грязной посуды, и все, дожевывая и допивая, отблагодарили Светлану уже не один раз, и она, улыбаясь и кивая, встала и потянулась к одной из грязных тарелок с явным намерением заняться уборкой, сидевшая рядом Марина оттолкнула ее руку и, тоже встав, произнесла, приобняв Бережную за плечи.
— А теперь небольшой перерыв. Мы пойдем переодеваться, а вы, мальчики, пока приберите все и вымойте посуду.
— И переместите в залу десерт и алкоголь, — добавила Ольга, промакивая губы салфеткой.
— Э, а почему мы?! — тут же вскинулся Олег. — Так нечестно! Мыть посуду — это не мужское дело!
— Не беспокойся — мы никому про это не расскажем! — пропела Кристина, выпархивая из столовой. Следом вышли и остальные девушки, не слушая больше никаких протестов, и те пропали впустую. Петр сыто потянулся и оглядел длинный стол. Борис отставил тарелку и смял салфетку в пальцах. Он чувствовал себя на редкость хорошо. Светлана теперь казалась ему еще более привлекательной. Конечно, он любил Ингу, но Инга совершенно не умела готовить. В этот момент Лифман почти пожалел, что отечественный закон не предусматривает полигамию.
— Мыть посуду!.. — все еще ворчал Олег. — Здрассьте-пожалуйста!
— Да я вымою! — добродушно сказал Жора, с трудом вылезая из-за стола. — А чего такого?!
— Ну, тебе-то ничего, у тебя мама профессор.
— Я объелся! — объявил Петр, попытавшийся было встать, но тут же плюхнувшийся обратно. — Ох-х, и зачем я столько съел?!
— Мизим — для желудка незаменим! — грамофонным голосом проскрипел Олег.
— Ничего, сейчас пробежишься по лестницам — растрясешься! — обнадежил Петра Виталий, уже собиравший тарелки. — Олег, хорош прятаться за канделябрами, вылезай и работай!
— Я лучше буду осуществлять моральную поддержку! — предложил Кривцов. Виталий хмыкнул, задумчиво взвешивая стопку тарелок на ладони.
— А в ухо?
— Ладно, ладно, у тебя все одно на уме! — Олег вскочил и начал собирать длинноногие бокалы, составляя из них некий диковинный букет. — Незатейливый ты, Воробьев, как грабли! Чуть что — сразу в ухо! А поговорить?! Между прочим, насчет моральной поддержки ты зря!.. Я бы спел какие-нибудь патриотически-героические песни… хм-м… — он остановился, — типа… «Кто тебе в постели нужен — это секшн-революшен!»
— А в оба уха?
— Ладно, ладно…
Петр и Алексей, взявшие на себя обязанность «алкогольного обеспечения», отнеслись к ней, на взгляд остальных, чересчур серьезно, уставив бутылками все столики и в зале, и в гостиной. Узрев эту композицию, даже Виталий, которого уже, казалось, мало чем можно удивить, приподнял брови и произнес:
— Как сказал бы известный ведущий Михаил Леонтьев: «Однако здравствуйте!» Вы чего, народ?! Куда столько?!
— Но нас же одиннадцать, — резонно возразил Петр, задумчиволюбовно взвешивая на ладони бутылку «Джека Дэниэлса», потом задумчиво поглядел на этикетку. — Интересно, что за штука?..
— Ладно тебе, Виталя, гулять так гулять! — заметил Олег, сам слегка ошарашенный количеством бутылок. Остальные переглянулись, без труда уловив невысказанное: «Если уж экспериментировать, так на полную катушку!» — А что это за тетенька поет, Жора? Это ведь ты музончик поставил?
Жора, манипулировавший бесчисленными закусками, посмотрел на него осуждающе.
— Это Милен Фармер!.. тетенька… Французская певица. Клипы у нее совершенно обалденные, особенно исторические… а шоу какие!.. — он вздохнул — немного мечтательно. — Мне нравятся француженки.
— Француженки в любви самые специалистки, — заметил Борис, расставлявший канделябры. Петр фыркнул.
— А мне они не нравятся. Видел я их — за шваброй спрятать можно! У женщины должно быть что-то спереди и что-то сзади! Кому охота уколоться об бабу, которую обнимаешь?!
— То есть девушки евростандарт не в твоем вкусе, — сказал Олег, двумя пальцами наигрывая на «Беккере» собачий вальс. — А где же наши красотки?
Виталий, притащивший из своей комнаты гитару и бренчавший ему в такт, неопределенно пожал плечами.
— Будто не знаешь, как долго женщины собираются!.. Как ты думаешь, Кристинка нам споет? Раз утверждает, что певица…
— У нас денег не хватит, — Алексей провел ладонью по золотистой занавеске, закрывавшей нишу, и ее нити сухо шелестнули. — Странно, она утверждает, что знаменита чуть ли не в пугачевских масштабах, а вот я ее не знаю.
— Никто ее не знает. Врет, наверное! — подытожил Петр. Борис усмехнулся, зажигая свечи, потом приподнял голову, скользнув рассеянным взглядом по дверному проему, рядом с которым стоял Петр, и застыл. Пламя зажигалки тихо колыхалось в его повисшей в воздухе руке. Остальные, уловив перемену, повернули головы и на некоторое время превратились в каменные изваяния.
Музыка и ковер приглушили стук каблуков, а может они специально шли на цыпочках. Так или иначе, только что в гостиной никого не было, но теперь они стояли перед дверным проемом — все пятеро — и смотрели на них, улыбаясь немного настороженно, и в глазах их была тайна, и тепло, и отблеск того восхищения, с каким они не так давно разглядывали себя в зеркало.
— Елки! — сказало одно из каменных изваяний с некой печалью, превратившись на секунду в Олега и сразу же вернувшись в прежнее состояние.
Они входили в залу по очереди — не суетясь и не толкаясь, идя почти в такт музыке, словно демонстрируя наряды на подиуме, с поднятой головой и в ореоле абсолютного осознавания своей красоты. Этот ореол окутывал даже робкую Светлану, совершенно изменив ее, — на шахматный паркет залы ступила незнакомка с горделивой осанкой и сияющими глазами, одетая, словно исполнительница латиноамериканских танцев — черное с золотом сверкающее платье с косой юбкой, сильно открывающей правое бедро, а с левой стороны спускающееся почти до колена, с тонкими витыми бретельками из золотых нитей и золотыми шнурками, пересекавшими тонкую загорелую спину. Золотистые серьги-подвески в ушах Светланы задорно позвякивали при каждом ее шаге.