Кто это сделал?
Может, это сделала ты?
Может, ты свихнулась?
Мало ли, что ты еще сделала…
Подвеска хрустально пела под потолком, и сейчас в ее пересыпающейся хрупкой мелодии Алине совершенно отчетливо послышалось издевательство. С трудом подавив в себе желание запустить в подвеску стулом, она до хруста сжала зубы и с отчаянной злостью пнула ногой груду проткнутых спичками цветов.
Проклятые мертвые разлагающиеся куклы!
Тебе ведь пять было, Аля? Да? Пять?
Ее ладони проехались по щекам, туго натягивая кожу, потом одна переместилась к шее, да там и осталась.
Нужно было думать. Ответы шныряли где-то совсем рядом… иногда она даже видела их тени… но ей совсем не хотелось гоняться ни за ответами, ни за их тенями. Лучше всего запереться в этой комнате и ни о чем не думать.
…Ты умная. Если убивает кто-то из нас, то он должен был начать с тебя, а не со Светы. Можешь поломать ему все… Ты умная…
Но я не хочу быть умной! Я хочу просто быть! Я добилась того, чего хотела! Моя мечта сбылась! Не отбирайте у меня мою прекрасную жизнь!
Вот, Аля. В этом вся твоя натура. Этим ты все о себе сказала. Не отбирайте у меня! Другая бы сказала: не отдам!
— … я люблю ездить на кораблях… на лайнерах, пароходах, это гораздо интересней… кроме того, это бывает так… романтично…
Голос Светланы из прошлого прозвучал так отчетливо, словно ничего не случилось, и она сидела рядом, со своей обычной, так не шедшей ей смущенной улыбкой и постоянно розовеющими щеками.
Алина сглотнула и окунула лицо в сложенные ковшиком ладони. Светы нет, и это реальность — это такая же реальность, как розовые цветочки на холодной простыне. И тот, кто творит эту реальность, возможно сейчас смотрит и на нее, наслаждаясь ее слабостью и паникой, как хорошим вином. Тот, кто украл ее книгу. Тот, кто украл ее мысли. Тот, кто обращается с людьми, как с куклами.
Если только этот кто-то — один и тот же.
Алина, наклонившись, подхватила с пола горсть цветов и сунула ее в карман джинсов, потом вышла из комнаты, оставив дверь распахнутой настежь.
Закрывать ее все равно не было смысла.
— Если я закрываю дверь, то в нее следует стучать, — спокойно заметил Виталий. Марина, стоявшая в проеме приоткрытой двери, небрежно улыбнулась, давая понять, что эти слова не имеют для нее никакого значения. — Чего тебе?
— Это и есть твоя вещь? — Марина кивнула на его руку. — Собачий ошейник? Мило. Ты им кого-то придушил?
— Я же не спрашиваю, кому ты выколола глаза этими ключами, — Виталий отвернулся от нее, потирая правую руку. Марина встряхнула запястьем, и связка ключей с множеством брелоков тяжело звякнула.
— Мне не нравится твой тон.
— А мне наплевать, что тебе нравится! — отрезал Виталий, не поворачивая головы и глядя в окно. Его лицо было усталым, осунувшимся. — Хочу тебе напомнить, что погиб человек, и если тебе наплевать на сам факт, то на собственную жизнь точно нет, так что не занимайся ерундой. Кто знает, может для тебя придумают что-то особенное, и после смерти ты будешь выглядеть гораздо хуже, чем она.
— А может, это ты ее убил? — вкрадчиво поинтересовалась Марина. Виталий обернулся. Улыбка на его губах была нехорошей.
— А что если так? Что ты сделаешь?
Рощина пожала плечами.
— Возможно, ничего. Видишь ли, мне редко попадались мужчины, которые мне физически настолько подходили. А тебе такие как я, думаю, вообще не попадались.
— Это точно, — отозвался он не без издевки. Марина изогнулась в дверном проеме, положив одну руку на косяк, и полы ее халата слегка разъехались в разные стороны.
— Не боишься стоять спиной к коридору?
— Нет. Меня не убьют.
Непреодолимая убежденность в ее голосе и удивила его, и позабавила.
— Чем же ты хуже других?
— Эксперимент, — она улыбнулась, и ее аметистовые глаза полыхнули. — Они убрали тех, кто был неинтересен. Мальчишка и Света. Убирают жалких, слабых — тех, за кем не интересно наблюдать.
— А оставляют таких, как ты?
— Таких, как мы! — отрезала Марина. Виталий усмехнулся.
— Да-а, девочка. Значит, ты сильная? А я ведь заметил, как ты бедную Светку своим вниманием окружала. Прямо по матерински опекала… Как бедную дурочку. Тебя ведь тянет к слабым, да, Мариш? Ты ведь только рядом со слабыми чувствуешь себя чем-то значительным? Этакий вампирчик. Ты поэтому так остальных девчонок невзлюбила. И Кристинку, и Ольку, и Альку? А? Они не нуждаются в опеке. Они не слабые. А вот ты рядом с ними кажешься себе слабой.
Губы Марины зло дернулись, и аметистовый блеск глаз из теплого стал ледяным. Она выпрямилась и, звякнув ключами, произнесла:
— А вот это ты сейчас напрасно сказал!
Значимость своих слов она подчеркнула громким хлопком двери, от которого звякнули оконные стекла.
Тихо отворив дверь комнаты, она осторожно вошла и остановилась, обводя взглядом комнату. Бесчисленные лампы слепо смотрели на нее со стен и потолка — огромный плафон во весь потолок, бра, торшеры, крошечные ночники, теперь бесполезные, потому что больше некому включать их все сразу.
Сумка Светланы стояла возле разворошенной кровати — именно с нее Алексей содрал простыню. Алина, сама не зная, зачем поправила одеяло, потом посмотрела на сумку Светланы, на сложенные на стуле вещи, на комнатные растения в горшках, аккуратно расставленных на подоконнике и на полочках. Провела ладонью по одному из шаров из розового дерева на спинке кровати.
— Что же ты нашла? — прошептала она. — Что же ты здесь нашла?
Склонившись над сумкой, Алина расстегнула ее и растерянно посмотрела на сложенные вещи, потом еще раз обвела взглядом комнату. Как ей понять, на какой именно из этих предметов сутки назад смотрела Бережная, не веря своим глазам и снова и снова повторяя себе, что этого не может быть? На этот цветок с пестрыми листьями в красивом горшке? На фарфорового котенка? На платье? На лампу? На что?
Она порылась в сумке, потом, зло сдув с глаз упавшие волосы, перевернула сумку и вывалила ее содержимое на пол.
— Что?! — бормотала Алина, хватая то одну вещь, то другую. Зубная щетка, белье, мыло, колготки, тоник для лица, косметика, полотенце, несколько книг в мягких обложках — все любовные романы. Что из этого? Как понять? Светлана не сможет ей помочь… ее подвесили, как куклу… как куклу…
Пол этой комнаты был потолком комнаты Бориса.
Алина уронила блузку, которую держала в руках, и повернула голову к окну. Потом встала, подошла к окну и попыталась взглянуть вниз, прижавшись носом к холодному стеклу, но увидела только клумбы и дальнюю часть ограды, ограда же под самой стеной дома была недоступна для обзора.
Она дернула одну из задвижек, взяла один из горшков с цветком, стоявшим на подоконнике, и переставила его на пол, отчего длинные листья возмущенно колыхнулись. Но на подоконнике остались еще пять горшков. Алина окинула их нетерпеливым взглядом, потом быстро распахнула окно, впустив в комнату ветер и дождь. Горшки с громким дребезгом посыпались на пол, один свалился ей на ногу, но она этого не заметила. Высунувшись в окно, она уставилась на острые прутья ограды, окружавшей мокрые розы — на то самое место, где вчера утром висела кукла, которую она с перепуга приняла за ребенка.
Теперь ее там не было.
Испуганно округлив рот, Алина подалась назад, и тут кто-то крепко схватил ее сзади за бедра и, приподняв в воздух, толкнул вперед, в пустоту.
Испустив душераздирающий вопль, она успела изогнуться и вцепиться пальцами в подоконник, но по пальцам правой руки тотчас же ударили кулаком. Пальцы разжались. Дернувшаяся нога Алины врезалась каблуком в стекло, и оно со звоном посыпалось вниз, ударившись о землю где-то очень далеко отсюда.
Она кричала — кричала все время, которое ей осталось и которое вдруг стало тянуться странно медленно, и все движения тоже были пугающе медленнными, и медленно отступал в глубь комнаты человек, и она медленно смотрела на его лицо, так же медленно боком вываливаясь из окна в дождь.