Я снова изложил по порядку всю историю, рассказал, конечно, и о посещении Керка Брауна. Сэм задал мне несколько вопросов, потом сказал:
– Ждать больше нельзя, Дэйв, вы должны туда ехать.
– Куда? – тупо спросил я.
– В Лондон. Если Пат в самом деле исчезла – а я считаю, что у вас есть все основания для беспокойства, – только вы один сможете сделать все необходимое, чтобы ее разыскать. Ваш друг Брэдли будет вам, конечно, очень полезен, но розыск может оказаться длительным и трудным, и лишь у вас хватит на это терпения и упорства.
Сэм был тысячу раз прав. Однако из какого-то постыдного малодушия (ты ведь прекрасно знаешь, в глубине души я малодушен) я все еще колебался.
– Но, Сэм… не могу же я вот так взять и уехать. А банк?
– Имеете же вы право в чрезвычайных обстоятельствах взять отпуск на несколько дней. Если бы вы сломали ногу или заболели скарлатиной, банк сумел бы найти выход из положения. А в вашем теперешнем состоянии какой из вас работник… – И добавил с сердечностью: – Если центральное правление станет выражать недовольство, я вас прикрою. Вы ведь знаете, Дэйв, что всегда можете рассчитывать на меня.
Если бы Сэм оказался передо мной в эту минуту собственной персоной, я бы бросился к нему на шею; я был так растроган, что с трудом пролепетал несколько слов благодарности.
Сутки, последовавшие за этим разговором, были настолько заполнены хлопотами, что я почти забыл о своем горе. Мне пришлось продиктовать с полсотни писем, потом я вводил Майка Флетчера, своего заместителя, в курс самых различных дел, потом несколько раз звонил в агентство, дабы лишний раз удостовериться, что для меня оставлено место в самолете на завтрашний рейс, потом телеграфировал тебе, что в пятницу вечером буду в Лондоне, и телеграфировал в «Камберленд», чтобы мне приготовили комнату, потом собирал вещи в дорогу…
Майк Флетчер любезно предложил проводить меня до Чикаго, чему я был очень рад, ибо, если я отправился бы туда самолетом или поездом, мне пришлось бы выезжать из Милуоки значительно раньше, а ехать на машине одному и три часа сидеть за рулем мне совершенно не улыбалось. Благодаря внимательности и доброму нраву Майка, который вообще отличный парень и относится ко мне с особенной любовью и восхищением, чего я совсем не заслуживаю, поездка в Чикаго прошла для меня легко, и я не мучил себя поминутно воспоминаниями о такой же точно поездке, которую неделей раньше совершил вместе с Пат. В Чикаго я пообедал вместе с Сэмом и Майком, которые наперебой старались меня развеселить, и, надо сказать, им это удалось. Кроме того, Сэм дал мне ряд превосходных советов, как мне вести свой розыск в Лондоне, если все окажется очень сложным.
– Но мы тут с вами сочиняем целый полицейский роман, – добавил он, – а Пат, наверно, ужасно бы удивилась, если б узнала, какой из-за нее поднялся переполох. Ну да ладно, Дэйв, маленькое путешествие вам при всех условиях не повредит! Это будет для вас двадцатый или тридцатый медовый месяц, и, держу пари, недели через две мы приедем в аэропорт встречать Дэйва и Пат, а они будут глядеть в глаза друг другу, как два голубка, что, замечу мимоходом, становится в вашем возрасте уже чуточку смешным! Как вы думаете, Майк?
Майк ничего не ответил. Шуточки Сэма были ему неприятны. К тому же, хотя он, разумеется, мне никогда об этом не говорил, у меня всегда было ощущение, что он недолюбливает Пат.
Они проводили меня на аэродром, и мы расстались в том самом месте, где я покинул Пат.
Я улетал ровно через неделю после нее, час в час, минута в минуту. Улетал тем же самолетом и в тот же самый путь.
Глава третья
После напряжения предшествующих дней я вдруг ощутил огромную усталость; если бы мне тогда сказали, что сразу по выходе из самолета я увижу Пат, у меня даже не хватило бы сил по-настоящему обрадоваться. Я старался на чем-то сосредоточиться, пытался представить себе, как неделей раньше в этом салоне сидела Пат, разглядывал пассажиров. Самолет был полон, но ни одно лицо не показалось мне интересным, умным, человечным, если не считать молодой женщины, которая отдаленно, очень отдаленно напоминала мою жену. Она тоже летела одна, и лицо у нее было испуганное и тревожное – бедный маленький подкидыш… Неужто и у Пат было на лице такое же выражение отчаянья, преждевременной усталости от жизни? Нет, представить себе это было невозможно. Пат, такая гордая, так прекрасно собой владеющая, и вдруг… А впрочем… В моем тогдашнем смятении чувств я уже не очень понимал, что рядом сидит не Пат, а незнакомая пассажирка. Моя жена представала передо мной в обличье этой незнакомки. Может быть, кто-нибудь из соседей заговорил с ней… Меня ведь тоже одолевало искушение заговорить с одинокой путешественницей, но, к счастью, наши места были довольно далеко друг от друга… Может быть, с Пат кто-то заговорил, и, кто знает, не здесь ли таилась причина ее исчезновения? Но нет, моя Пат не стала бы вступать в разговор с незнакомцем, не дала бы вовлечь себя в авантюру. Уж это наверняка! Одно то, что я позволил себе дойти до таких чудовищных предположений, показывало, в каком смятении я пребывал. Сэм, конечно, прав. Я приеду – и увижу Пат у постели матери; ее молчание получит какое-то объяснение, и теперешний кошмар останется лишь воспоминанием. Я попытался представить себе, как все произойдет – радость встречи, объятия… – и вдруг с испугом обнаружил, что лицо Пат расплывается, становится непривычным, чужим… я закрывал глаза и старался вызвать в памяти ее облик, но ее черты размывались, и передо мной возникали глаза, нос, рот хорошенькой незнакомки, одиноко сидевшей за три кресла от меня… Я боролся, старался восстановить свою близость с нею, с моей женой, но она уходила все дальше и дальше. Мысли мои начали мешаться, сознание затуманилось, я уснул.