Осенним сырым вечером, когда стемнело уже до начала вечерней службы шестого часа, Ника, подобрав плащ повыше, чтобы не заляпать и так его, насквозь, промокшие и отяжелевшие полы, утопая башмаками в жидкой грязи, ориентируясь на слабо освещенное окошко, пробиралась в темноте, по огороду к своей хижине. Им с сестрой Терезией уже давно следовало покинуть ее, поскольку она уже не протапливалась — пол земляной, стены тонкие и из щелей дует, соломенная крыша протекает — и не было больше нужды следить за огородом и грядками с лечебными травами, а зимние холода не за горами. Три последних дня, Ника переносила в келью лазарета, которую им отвели с Терезией на пару, заготовленные впрок мази, микстуры, настойки в плотно закрытых бутылях и корзины с засушенными травами. Как не хотелось Нике покидать обжитую хижину, но по ночам в ней уже невозможно было согреться, даже под меховым пологом, а огонь жаровни быстро потухал и тепла не давал, а оставлять его на ночь в устроенном в земляном полу, очаге, не решались из-за боязни пожара.
Каждое утро Ника с сестрой Терезией склонялись к мысли, что уж сегодня, они непременно переберутся в келью лазарета, где им будет, куда как лучше и каждый раз, вечером обе возвращались в хижину, обещая себе и друг другу, что завтра их переезд непременно свершиться. Похоже, так будет повторяться до первого заморозка, или пока Ника силком не уведет Терезию из хижины. Ника прошла через опустевший огород, увязая в раскисшей земле и подошла к хижине со свисающими по ее стенам голыми плетями плюща на которых, кое-где еще держались, пожухлые бурые листья. Так и есть — маленькое оконце было освещено — сестра Терезия уже дома и ждет ее, уверенная, что и она придет сюда. Наконец Ника добралась до двери, таща на своих башмаках пласты липкой тяжелой грязи, которую начала счищать об угол хижины, а потом старательно обстукивать деревянную подошву от прилипших комков. Она уже взялась было за веревочную петлю, как дверь распахнулась:
— Я хотела уже сама идти разыскивать тебя, — сказала ей встревоженная Терезия, близоруко прищурившись. — Настоятельница присылала за тобой и велела, как только ты появишься, тотчас явиться к ней.
Отупевшая от усталости Ника постояла, свыкаясь с мыслью, что придется снова тащиться по грязи через огород, бездумно повернулась и побрела в сторону келий. Сестра Терезия, едва не позвала ее обратно, так стало жалко ее, но лишь тяжело вздохнула и захлопнула дверь.
Нике казалось, что она целую вечность бредет под мелким частым дождем. Последние силы уходили на то, чтобы выдергивать башмаки из грязи и она очень удивилась, когда ступила на твердый грунт дорожки, ведущей к кельям, наконец-то достигнув ее. Окошки келий слабо светились, делая темноту осеннего вечера еще непроницаемее. Не особо стараясь обходить лужи — чулки и так уже вымокли до колен — Ника пересекла монастырский двор и вошла под гулкие, мрачные своды галереи. В дальнем ее конце, путеводной звездочкой, светился трепещущий огонек свечи, теплившейся у статуи святого, стоявшего в нише. И только у двери кельи настоятельницы, Ника задалась вопросом, зачем она понадобилась матери Петре в столь поздний час. Но, теперь-то что гадать, раз она уже здесь, и равнодушно пожав плечами, Ника постучала в дверь.
— Кто бы ты ни был, войди с миром, — тотчас последовало приглашение и Ника толкнув дверь, вошла.
Она сразу ощутила тепло и уют жилья, первые минуты воспринимая лишь его и только потом сообразила, что не поприветствовала мать Петру, как должно.
— Ах, оставь, — отмахнулась настоятельница. — Поди лучше сюда, сядь поближе к огню.
Оставляя на тщательно выскобленном полу куски грязи, отваливавшиеся от ее башмаков и лужицы натекшие с намокшего подола рясы и плаща, Ника подошла к жарко пылавшему камину.
— Сними башмаки и чулки, пусть они сохнут, — велела ей мать Петра, как только Ника опустилась на стул, — и дай мне свой плащ. Почему вы с сестрой Терезией, до сих пор не перебрались в лазарет? — поинтересовалась она, развешивая у камина плащ Ники. — Можешь ничего не объяснять мне. С сестрой Терезией это повторяется каждое лето. Просто я надеялась, что она послушается тебя.
— Каждый день сестра Терезия жалуется, что у нее ноют суставы и ломят кости и все равно, упрямо возвращается в хижину, хотя я уже вынесла оттуда все, что можно. Представляете мое удивление: как ни приду, так каждый вечер застаю в нашем жилище сестру Терезию. Вот ведь упрямица.
Мать Петра тихонько засмеялась над шуткой Ники.
— Вы обе дождетесь, что придете к висящему на двери замку, — строго выговаривала она, но глаза ее улыбались.
Ника блаженно вытянула к огню озябшие руки и ноги, чувствуя как согревается.
— Но я призвала тебя не для этого. Вовсе нет, — настоятельница помолчала, перебирая четки, внимательно вглядываясь в усталое лицо Ники. — Подошло время нам расстаться. На днях ты покинешь обитель.
Ника оторвала взгляд от мечущегося в камине огня с тревожным вопросом взглянув на настоятельницу.
— Не далее как час назад в обитель прибыл священник. Он приехал от Северных границ с просьбой отпустить с ним, в замок Репрок монахиню разбирающеюся не только в травах, но и во всяческих болезнях. Дочь барона, молодая девица, по его словам, страдает тяжким недугом. Никто из тамошних целителей не смог определить, что за хворь иссушает ее. Видимо дела этой девицы плохи, потому что посланец настаивает, чтобы немедля отправится в обратный путь.
— А когда она заболела?
— Скоро, уже как минет месяц.
— Месяц? Почему же отправили гонца только сейчас?
Мать Петра поджала тонкие губы. Это означало, что и ей все это не по душе.
— Посланец говорит, что привезти лекаря из нашего монастыря, являлось его собственным порывом. И я вижу, ты уже сама поняла, что в семье девицы не все ладно. А если к этому добавить и то, что замок Репрок стоит в безлюдных северных лесах, граничивших с землями орков и над ним постоянно висит угроза их нападения, то признаешь, что кроме тебя мне послать туда некого. Ты, как выразилась одна из сестер — «крутая». Довольно странное слово, не находишь?
Ника сдержанно улыбнулась, поняв что мать Петра имела в виду сестру Бети из трапезной.
— На твое мнение не повлияют знатность человека, — продолжала настоятельница. — Титулы и вельможность не помешают тебе разглядеть его суть. Погоди-ка, совсем из ума вышибло: ведь я хотела велеть, чтобы тебе принесли подогретого вина.
Она встала и вышла из кельи, чтобы распорядиться о нем, потом вернувшись, продолжила разговор.
— В свое время я знавала барона Репрок, еще по тем временам, когда жила при дворе, ныне здравствующего правителя Северных земель, принца Ярбуса. Я помню барона, как человека необузданного и гневливого. Он не мог ужиться ни с кем. Его хватало дня на три, чтобы вести себя благопристойно и выносить общество двора, после чего он, всегда с историей и скандалом, покидал его, возвращаясь в свой замок. Конечно, его терпели: кто бы еще смог довольствоваться жизнью в подобной глуши, отражая постоянные набеги орков и варваров. Его жена умерла, от нее у барона осталась дочь, теперь и она готова отдать свою безгрешную душу Вседержителю. И еще одно, что тебе следует непременно знать. Недавно до меня дошли слухи, что барон женился вторым браком, на особе молодой, но не родовитой.
— Мачеха? — нахмурилась Ника, грея о кружку с горячим вином, холодные пальцы. — Похоже, бедняжку сживают со света.
— При всем том, что история эта, стара как мир, — поджав губы, покачала головой мать Петра, — я бы, не спешила с обвинениями.
— Я и не обвиняю, — пожала плечами Ника. — Мне просто интересно: кому перейдет наследство и земли барона, в случае его кончины, храни его Вседержитель?
— Дочери, конечно, а если представится она, то его молодой жене. Ты это хотела услышать?
— В общем-то, да. А как поживает сам, барон? Что слышно о нем?
— Отец Фарф говорит, что он хворает, но в его годы это понятно. Я не призываю тебя вмешиваться в дела этой семьи, упаси нас от подобного. Просто мы совершим, единственно верный, в подобном случае, поступок. Я говорю с тобой о подобных вещах потому, что беседуя с отцом Фарфом, поняла его чаяния, которые одобряю и поддерживаю: привезти девицу сюда. Если она, с божьей помощью, выживет, мы всегда сможем укрыть ее в обители до ее совершеннолетия. Конечно если к тому времени, она не пожелает принять сан и стать монахиней.