Ника остановилась, резко выпрямилась и сделала попытку соскочить с него. Но руки и бедра Доргана крепко держали ее, хотя Ника изо всех сил вырывалась пытаясь высвободиться из его хватки. И тут Дорган закричал, выгнувшись так, что сам сбросил ее с себя. Его разрядка была настолько мощной, что походила на агонию. Он, задыхался, сотрясаясь всем телом. Но, даже будучи в таком состоянии, он удержал Нику возле себя, чуть не вывихнув ей руку. Потом повернувшись, навалился на нее сверху, придавил к постели и затих. Было похоже, что он впал в беспамятство. Ника пошевелилась. Прерывистое дыхание эльфа постепенно успокаивалось. Она снова сделала попытку освободиться и Дорган чуть подвинувшись, глухо попросил:
— Скажи мне свое имя.
Ника повернулась к нему, что бы заглянуть в его лицо.
— Еще на Совете я знал, что ты не Фиселла… Я не выдал тебя до сих пор и неужели выдам сейчас? Но я не хочу называть тебя ненавистным именем. Как тебя зовут?
— Ника.
Он приподнялся, передвинулся и лег рядом. Какое-то время они лежали молча, голова к голове. Их рассыпавшиеся по темному шелку подушек волосы перемешались.
— Я человек, — сама не зная зачем, сказала Ника, ожидая очередной вспышки страстей, но он молчал, долго молчал, потом тихо произнес:
— Я надолго переживу тебя…
— Мне нужна помощь…
— Я уже помогаю тебе.
— Тогда, зачем ты так поступил со мной?
— Так было нужно. Ты все поймешь потом…
— Потом? Сейчас я отправлюсь к Ллос.
— Сейчас ты будешь спать.
— Но…
— Спи, — сказал он.
— Не могу, — покачала головой на подушке Ника.
Он улыбнулся, с чувством погладил ее грудь и, приподнявшись на локте, положил теплую узкую ладонь ей на глаза. Последнее, что она услышала, прежде чем погрузиться в глубокий сон, был его шепот: «Спи».
— Госпожа, — коснулись ее плеча, и Ника вынырнула из сна, словно из темного непроницаемого омута. Сознание, чувство, мысли — все вдруг разом вернулись к ней. Она села в постели и огляделась:
— А где? Где он?
— Здесь никого не было кроме вас, госпожа.
Ника недоверчиво смотрела на стоящую перед ней с опущенными глазами Вифеллу, сжимающую ладони под широкими рукавами своего балахона.
— Госпожа, нам нужно собираться, иначе своей задержкой вы вызовете гнев богини.
Выбравшись из постели, Ника по привычке направилась было к туалетному столику, но остановилась и, отвернувшись от него, подошла к большому зеркалу, резко отдернув с него гобелен. Вифелла с любопытством покосилась на разоренный столик, вокруг которого на полу валялись раскрытые шкатулки с их высыпавшимся содержимым, вперемежку с осколками разбитых флаконов. Взглянув в лицо Нике, она поспешно отвела глаза. Беспорядок в покоях, разодранный балахон, как и состояние сестры, она объяснила страшным отчаянием и гневом от бессилия, что-либо изменить, которым та предавалась в одиночестве. Все то время, пока Вифелла одевала ее, Фиселла казалась отрешенной, будто в ней шла какая-то борьба, занимавшая ее настолько, что она даже не осознавала, что, возможно, Нарбондель отсчитывает последние мгновения ее жизни. Вифелла терялась, не зная что и думать, замечая, как ее сестра, пыталась сдерживать подступившие слезы, но отчего-то была уверена, что она переживает не приближение своего смертного часа на алтаре Ллос, а нечто совсем другое. За все это время, обе не сказали друг другу ни слова. Ника покорно выполняла односложные требования Вифеллы: повернуться или нагнуть голову и, к сожалению, поглощенная своими переживаниями, не заметила что-то похожее на сочувствие, промелькнувшее на лице Вифеллы.
Из троих сестер она, самая младшая, была тихой и неприметной. Свои чувства и мысли она научилась держать при себе, с детства привыкая к тому, что ей так и придется жить в тени своих сестер. Она не обладала волей и страстностью Тиреллы, красотой и цинизмом Фиселлы, но зато умела слушать и подлаживаться к происходящему, говорить и поступать так, как от нее ожидали. Зная своих сестер, она отлично уживалась с ними. Старшую сестру она поддерживала в ее властолюбивых мечтаниях, средней — льстила, зная, что та глупа, чтобы желать знать истинное положение вещей. Только вот со злобной и глупой Фиселлой в последнее время что-то случилось. Она выказала характер и обнаружила обаяние, которому Вифелла поддалась. Не смогла не подастся. Вдумчивая Вифелла видела, как Фиселла невольно меняла все вокруг себя. Если раньше младшую сестру подчиняла себе воля Тиреллы, и она держала ее сторону из страха перед ней, уверенная, что рано или поздно та возьмет вверх, то теперь она помимо воли сочувствовала Фиселле, даже не смотря на то, что дни ее были сочтены. В отличие от старшей сестры, занятой своими честолюбивыми планами, она заметила, как сильно изменилась Фиселла. Теперь, одевая и собирая ее, Вифелла страстно желала, чтобы Ллос пощадила сестру. По ее мнению, сейчас Фиселла была прекрасна, как никогда, и дело было вовсе не в роскошном серебряном платье, расшитым белым шелковым узором в виде мелких пауков, плетущих из нитей сложные узоры, и не в ожерелье из крошечных бриллиантов, нанизанных на серебряную нить так, что это напоминало капли росы, лежащей на ажуре паутины, и не в том, что волосы ее были убраны в такую же роскошную тончайшую алмазную сетку, а в каком-то особом выражении лица и глаз. Уже третий день она не проявляла жесткости и надменности, их сменила печаль и задумчивость. Вифелла мучилась, стараясь объяснить себе подобное преображение, а Ника тихо страдала.
И вот, «приуготовленная» Ника в сопровождение Вифеллы навсегда покинула свои покои. Шествуя по извилистым гулким коридорам Дома, она отмечала, что уж что-то часто, на ее пути попадались домочадцы Дома де Наль: стража, воины и разбредшаяся по дворцу свита. Они словно провожали ее в последний путь. Выйдя на ступени крыльца, она взошла на диск. Вифелла и несколько солдат охраны последовали за ней на своих дисках, почти на ходу вскакивая на них. Когда миновали храм Ллос, то взяв в сторону от него, промчались вдоль глухого, темного квартала населенного магами и их учениками. Ника увидела костер, неожиданный в городе, где жители едва переносили живой свет. Пролетая над ним, она разглядела, как два юных дроу сжигают на нем визжащего гоблина, привязанного к каменному столбу. Это был самый худший день в жизни Ники, и он станет ее последним днем.
Поравнявшись с ней, Вифелла знаком показала, что надо снизиться. Они влетели под низкий свод широкой пещеры, уходящей вниз. Ход был освещен редкими магическими сгустками огня, подсвечивающих сталактиты, отчего вид вокруг создавался жутковатый и фантастический. Впереди замаячил светящийся диск. Ника сбавила ход и, приблизившись, увидела, дожидавшуюся ее Верховную Жрицу со свитой младших жриц.
— Ты, чуть было, не заставила ждать саму Ллос, — с нескрываемым раздражением встретила ее старуха.
Опираясь на посох и больше не оборачиваясь к Нике, она пошла к узкому, похожей на нору входу в Храм Средней Пещеры. Жрицы в темных балахонах с глубоко опущенными на лицо капюшонами сопровождали ее до входа, у которого остановились, не смея преступить порог святая святых без ее разрешения. Но дна из них знаками показала Нике следовать за ней. Ника неуверенно оглянулась на Вифеллу, остававшуюся у входа. Между тем, жрица исчезла в тесном ходе и Ника, подобрав платье и пригнувшись, вошла за ней, пробираясь вперед по узкому земляному коридору, пока не вышла в широкую пещеру, чей нависший свод давил, а стены терялись во тьме. Посреди пещеры возвышался искусно вырезанный из черного камня паук. Перед ним на алтаре горел живой огонь, и его дрожащий свет отражался в свирепых, рубиновых глазках идола. Верховная Жрица склонилась перед алтарем, положив посох на землю и воздев к нему руки. Жрица сопровождавшая Нику, остановилась. Рубины, вставленные в глаза паука, замерцали внутренним огнем, и Нику непреодолимо потянуло к изваянию. Верховная Жрица подобрала посох, и тяжело опираясь на него, поднялась. Она едва успела отковылять от идола, как из его каменных жвал вырвались белые струи, опутывая Нику с головы до ног. Рубины глаз разгорались ярким кровавым светом. Запеленатую в кокон паутины Нику подтащило к алтарю, вздернуло вверх и кинуло на его камень. Глаза паука прожигали ее насквозь, а со стороны казалось, что бесформенный кокон лежащий на алтаре охвачен алым ореолом. Слюна паука, застывая, туго стягивала тело, и Ника заплакала. Она разом вспомнила свою недолгую жизнь. Особенно яркой была картина двора, в котором она росла, и тополиный пух, летящий по нему, и голос мамы зовущий ее домой. Эти воспоминания были смяты жгучей болью, нараставшей внутри ее тела, так что Ника задергалась в своих путах, не в силах терпеть ее. И вдруг в какой-то момент боль разом утихла, ушла. Вспыхнул огонь жертвенника. Нике стало плохо, и она потеряла сознание. В себя, ее привел гневные крики Верховной Жрицы: