- Прости меня, дочка, - вырывается из груди собеседника гортанный всхлип, точно из глубины души. Глаза его вмиг заполняются слезами, и на глазах девушки статный, могущественный мужчина опускается на колени. А на замену страху приходит глубокое отчаяние и..боль.– Прости, если сможешь!
- Что вы делаете? – возмущенно выкрикивает Соня, в мгновение ока, оказываясь подле старика, и делая попытку поднять его на ноги. – Поднимитесь, прошу Вас.
Ее волосы густым водопадом падают на лицо, обрамляя его красивыми кудряшками. Она смотрит в глаза мужчины, на которого должна злиться. И это, по меньшей мере. Но вместо этого, начинает плакать. В глазах старика Соня видит ту горечь и боль, что видела и раньше. Только сейчас, она стала ее собственной болью. Осязаемой и проникновенной.
- Я так виноват перед тобой, милая. Так виноват. Горе затмило разум, заглушило сердце. А ведь ты могла пострадать сильнее…
-Успокойтесь, пожалуйста. – продолжала просить его девушка несмело накрывая сложенные руки нежданного гостя. Сухие и холодные, они больше не пугали. Не вызывал и старик тех оглушающих эмоций, что были раньше. – Я не злюсь на вас. Честно. И зла не держу! – и в довесок к уже сказанному, она поднимает глаза на Амира, и смотрит прямо в его душу: - Прошу лишь, чтобы и вы простили себя.
Гость замирает, точно его ударили током. В глазах его эмоции сменяют друг друга с космической скоростью, привнося некий покой и облегчения. И вот он уже смотрит на нее, улыбаясь сквозь слезы.
- Потому-то Асад тебя и полюбил. Чистейшая, словно негранёный алмаз. Нежнейшая, точно капля росы в бескрайней пустыне.
- Я напишу для вас его портрет, если позволите. – услышав это, лицо старика перекашивается от боли, и он прикрывает глаза. Соня обнимает его, пусть это и непозволительно. Обнимает так, как хотела бы обнять родного отца, дедушку. И Амир позволяет ей это, пытаясь отыскать в объятиях обычной девушки то, чего ему так и не хватало. Заботы, любви, сочувствия и понимания.
Так они и просидели не одну минуту. И даже не десять. Время как будто утратило свой ход, превратившись в некое подобие тягучести и невесомости. И не было в этом пространстве ни старика, ни художницы. Ни горя и ни бед. А были две души, что почувствовали друг друга и потянулись навстречу.
И встретили двое – мужчина и женщина, словно внучка с дедушкой. Словно дочь с отцом.
Спустя время безмолвия, он берет себя в руки, и подводиться. Помогает подвестись и Соне. Его ладони уже не излучают тот холод, что чувствовала девушка ранее. И тут до ее слуха доноситься тихое, еле различимое:
- Почту за честь, дочка. – такие простые слова, а такие дорогие. Он осторожно проводит пальцами по перевязанной руке художницы, бережно касаясь ее. – Прости меня.
- Давайте забудем все плохое, и будем со спокойными сердцами жить дальше. – предложила Соня, задирая голову, чтобы смотреть собеседнику в глаза. – Знаю, что боль от утраты никуда не денется. Хочу лишь сказать, что не держу и на него зла. Надеюсь, он обрел долгожданный покой там.
Глухой голос Сони выдает всю ту глубину чувств, которую она пыталась успешно прятать за улыбкой. Робко взглянув на старика, художница желает только одного – помочь ему, сняв с него то тяжкое бремя, которое страдающий отец возложил на себя после смерти сына. Еще и добавил, после неудавшегося покушения на невинную девушку.
- Он сделал кое-что для тебя. Надеюсь, ты сможешь принять его посмертный подарок. – на этих словах Амир достает темную, бархатную коробочку. И как только распахивает ее, Малиновская не может себя сдержать от громкого вздоха.
Невероятной красоты кольцо предстало перед ее глазами. Искусная ювелирная работа. Непревзойденный дизайн. Вылитое из чистейшего белого золота, венцом его был огромный изумруд. Соня плохо разбиралась в каратах, но точно знала, что камень, отливающий сейчас сотнями оттенков зелени был именно изумрудом. Граненый, лаконичный, но в то же время, такой глубокий. Он был окружен россыпью более мелких камней, схожих блеском на бриллианты.
Не заметила девушка и то, как Амир оказался подле нее. Осторожно взяв за руку, мужчина одел на безымянный палец увесистое кольцо. Стоило холодному металлу коснуться ее разгоряченной кожи, как художница стремительно вспыхнула. Это не было признание в любви. Это не было взяткой, или попыткой откупиться. Было что-то большее.