- Я ведь его люблю, понимаете? – истерично выдает девушка, пытаясь прикрыть рукой только что вырвавшееся признание.
- Значит, ты простила обиду. Вот и отпусти ее. Не держи зла в себе. – продолжает говорить женщина, с нежностью обнимая художницу. – Твоей любви и твоего света хватит, чтобы исцелить две души после случившегося.
- Но это ведь неправильно? Разве такое можно прощать? – непонимающе продолжает девушка, впервые поднимая глаза на собеседницу. Лунный свет озаряет их лица, делая сидящую рядом Агафью похожую на ангела.
- Ты его уже простила. Признай это и живи дальше. Люби его так сильно и страстно, как способна твоя чистая душа. – говорила женщина. – Тяжелее всего ему будет простить себя.
- Простите меня, что я…так…потревожила… - извинения так и не смогли нормально составиться в полноценное предложение. Оно и не было нужным. Женщина поцеловала девушку в голову, погладив пушистые локоны.
- Спасибо тебе, милая, что рассказала. Ты тем, что тревожило, поделилась. Облегчила душу. – спокойно отмахнулась женщина, поднимаясь и помогая постоялице встать на ноги. – Пойдем, Сонечка. Утро вечера мудрее.
Сон, сморивший девушку следом, был спокойным и безмятежным. Стоило ли говорить, какой счастливой и умиротворенной она проснулась следующим днем.
Глава 26
Неделя пролетела быстро и незаметно. Изо дня в день, она просыпалась с первыми лучами солнца, помогала женщине по хозяйству и уходила к морю. После возвращалась к монастырю, и сидела в блаженной тишине. Регулярно к ней наведывался старичок Иоанн. Рассказывал какие-то житейские истории. Слушал девушку, рассказывающую так много постороннему человеку о себе и своих подругах. Она поделилась и с ним тем, что тревожило душу. После разговора с Агафьей, а следом – и с отцом Иоанном, девушка действительно успокоилась.
Мирное пребывание в стенах монастыря хорошо отобразилось на ее самочувствии. Еще сильнее – на творчестве. Соня рисовала все, чего взгляд касался. И старинная, деревянная церквушка, утопающая в буйстве майской зелени. И замечательный старичок Иоанн, проводивший с ней почти все свое свободное время, как и добрая Агафья, заботившаяся о ней, как о родной дочери. И морской берег, так четко видный с высоты птичьего полета, на котором располагался монастырь. И скромная часовня, спрятанная ото всех в глубине территории монастыря и выложенный мозаикой фонтан, радующий глаз чудесным библейским сюжетом
Когда пришло время прощаться с обретенными друзьями, девушка всплакнула. Не хотелось расставаться с теми, кто стал ей родными и близким тогда, когда она больше всего нуждалась.
Ступая тихими шагами по дорожкам, ведущим к тому месту, где они обычно беседовали со старичком Иоанном, Соня замирает. В Одессе остаётся часть ее души. Болезненный кусок, который смогли подлечить и залатать море и песок, смешные чайки и веселые одесситы, Агафья и отец Иоанн. Такие божественные и удивительные.
Она нарисовала их портреты, в нескольких экземплярах. Решила, что каждому подарит по два экземпляра, остальное – оставит себе. Для напоминания и будущих больших картин. По приезду, Соня хотела написать картины маслом, и дать на выставку Профессору, если тот позволит.
- Здравствуй, милая, - с неким придыханием поздоровался старец, медленно пускаясь подле девушки. – Как ты, Софья?
- Здравствуйте! – предательские слезы набежали на глаза. Старичок заметил состояние девушки, и протянул к ее лицу свою измученную, стареющую ладонь. Теплое касание ладони старца убрало непрошеные слезы. Он словно благословлял девушку, окутывая ее спокойствием и светом. Неожиданно улыбнувшись ему, проговорила: - Уезжаю я. Пора возвращаться.
- Славно, милая. – кивнул старичок, осеняя ее крестом: - Благословляю тебя на путь-дорогу дальнюю.
- Спасибо Вам большое. – говорила девушка слова, которые должны быть услышаны старичком. – Спасибо, что слушали меня и поддержали тогда, когда я больше всего нуждалась в ком-то дорогом и близком.
Отец Иоанн внимательно следил за девушкой. Она сегодня была облачена в небесного цвета платье, легкое и почти невесомое. На голове появилась тонкая косынка, которая сдерживала рвущиеся на волю пряди. В глазах девушки, стояла припрятанная тоска.