Та кричала: «Прости, сынок! Как я могла тебя оставить! Заставили! Запретили! Прости!»
«Боже! Это же его мать! А почему старушка? Сколько же ей лет?» – мгновенно пронеслось в Таськиной голове. Она бросила быстрый взгляд на Олю, стоявшую рядом. Оля в упор посмотрела на Таську тем самым взглядом, который невозможно забыть никогда.
– Она – мать… – почти в ужасе шепнула Оля в самые глаза Таськи.
– Андрей, помоги мне! – приказной голос Алевтины Семёновны упал от куда-то сверху. Она решительно шагнула вперёд, и они с Андреем Борисовичем, ухватив дочь под руки, оттянули её от гроба. Та не сопротивлялась и, безвольно повиснув на родительских руках, едва перебирала ногами. Они буквально оттащили её в сторону, усадили неподалёку на зелёную кладбищенскую скамейку, где она продолжала уже беззвучно рыдать.
– Андрей, иди к людям. Неудобно! – продолжала распоряжаться Алевтина Семёновна. И обернувшись к дочери, почти прошипела, стараясь говорить как можно тише. – Да, ты с ума сошла. Ты что не понимаешь, что и так уже позор на весь город. А тут ты ещё подскочила. Говорила я Андрею, что нечего тебя вызывать. Умолкни. От тебя одни неприятности. Ты никогда ни о ком не думала. Только о себе. Только своё я. Ты, когда его рожала, о чём думала? О нас с отцом? О своём позоре ты думала? Нет, ты об ухажёре своём бесстыжем думала. Думала он тебя хоть с ребёнком, да возьмёт. Ан нет! Не вышло! Мы с отцом твой позор на себя взяли, отправили в Ленинград, чтобы всё улеглось, забылось! А теперь вот она – выскочила! Не видали мы твоих покаяний! Сиди уже, помалкивай! Не срами нас! Не позорь! Нам здесь жить, ты-то восвояси уберёшься! Сиди и молчи. Дело-то уже сделано! Не вернёшь!
10
Девчонки высыпались из троллейбуса почти в самом центре города, долго бродили по набережной, останавливались, Лерка ложилась животом на балюстраду набережной и пыталась увидеть своё отражение в воде.
– Лерка, прекрати ты в самом деле. Вдруг кувыркнешься, – раздражённо сказала Валя.
– Так вы же меня достанете, – попыталась пошутить Лерка.
– И не подумаем, – вступила в разговор Таська.
– Ну тогда будет вам ещё один трупец, – отозвалась Лерка.
– Хватит вам всем уже! Это невыносимо! – заорала вдруг Люська, – Я ненавижу вас! И ваши мерзкие шуточки! Неужели вам мало того, что было?!
Люська вдруг зарыдала.
– Люська, ты что! Ну, успокойся, – Оля обняла Люську и погладила её по спине.
– Оля, ну почему эти дуры так шутят? Ну, как так можно?! – всхлипывала Люська.
– Ну, Люсенька, прекрати, – успокаивала Оля.
– Люсёнок, я не хотела, – Лерка подошла и обняла обеих подруг.
От этого Люська зарыдала ещё громче.
– Люсик, не плачь. А то мы все сейчас заплачем, – это Таська приникла щекой сзади к Люськиной спине.
Валя, подойдя последней, накрыла компанию сверху, обхватив руками насколько возможно. Девчонки слились в один ком.
– А давайте пойдём ко мне, – предложила Лерка, – у дяди Лёши в буфете есть водочка.
– А и то, – поддержала её Валя, – отличная идея.
– Айда к Лерке, – Таська уже тащила Олю за собой вдоль набережной.
Ком распался, и уже через минуту девчонки быстро шагали в сторону Леркиного дома.
Сначала они сидели на кухне, предварительно вытащив из дядилёшиного тайничка (ну, тот что в шкафу за стопкой постельного белья) пузырёк со спиртом. Водочку, что стояла в буфете предусмотрительно трогать не стали, чтобы не заметили. Спирт отлили в заварочный чайник и разбавили водой, отмеряя пропорции чашкой. После всех манипуляций в спиртовую бутылочку, также долили воды до изначального уровня, дабы избежать каких бы то ни было подозрений.
На столе среди чайных чашек, из которых собственно они и пили, высилась стопочка нарезанного черного хлеба, миска с солёными огурцами и помидорами, маринованные опята в плошке, горочка дымящихся сосисок. Вроде и всё. О, нет! Еще был изыск в виде шпрот. Когда вся эта «сервировочка», по меткому выражению Таськи, была уничтожена, то девчонки изрядно захмелевшие и осмелевшие, залив еще спиртику в чайничек, переместились в комнату вместе с чайной посудой.
Там они попадали кто куда: на диваны, кресла, а Люська и Лерка растянулись прямо на полу. Говорили только об одном. И тут Валя неожиданно для всех, подавшись вперёд из недр кресла, в котором сидела, вдруг сказала:
– Я бы этой твари, ну, бабке Олеговой, дверь бы бензином облила, да и подожгла, чтобы знала, скотина бездушная.
Повисла неловкая тишина. Люська, лежавшая на полу на животе и чуть было не задремавшая, перевернулась на спину и, подхватив тему, добавила:
– А я бы ей ментов и скорую вызывала бы каждый день, а лучше ночью, чтобы они ей в дверь звонили, спать не давали.