– Это все детский сад, девчули, – вступила Таська, – надо им на работу анонимно написать, чтобы их потом на партсобрании песочили, проходу не давали. А не поможет – ещё одну шарахнуть, чтобы жизнь мёдом не казалась.
– А ещё было бы здорово ведро с краской этой мымре на голову опрокинуть. Только как так прицелиться, чтобы мимо не попасть, – добавила Оля и засмеялась, представив бабку, ослеплённую краской со слипшимися волосами.
Оля слышала будто со стороны, как одиноко и грустно звучал её смех в комнате и поэтому быстро умолкла.
– Не, всё это как-то нереально. А что реально – не пойму, – это Лерка подала голос с пола. Говорила она, положив щёку на согнутые под головой руки. – Надо так, чтобы эти скоты помучались, и чтоб реально. Ну, в том смысле, чтобы и осуществимо, и не попасться.
Но сколько они не пытались придумать что-то подобное – ничего не выходило. Тогда Валя предложила:
– А давайте споём.
– Что споём? – спросила Таська.
– Есаула…
– Запевай.
И Валя запела таким же могучим голосом, как и она сама, таким же сильным, как и её руки – ноги, таким же упругим и гибким, как её тело:
Ой, да не вечер, да не вечер.
Мне малым малом спалось.
Мне малым мало спалось,
Ой, да во сне привиделось…
И девчонки подхватили. И получилось красиво. И втихаря друг от друга они вытирали слёзы, шмыгали носами, но пели, пели дружно и складно. Спели четыре раза подряд без перерывов – и замолчали тоже в раз, как по команде. В комнате повисла тишина. Девчонки, придавленные ею, казалось, даже совсем перестали дышать.
Почему-то именно в эту минуту всем стало ясно, что никому они мстить не будут, что в общем-то это лишено всяческого смысла, что жизнь продолжается, впереди экзамены, надежды, новые встречи, разочарования, мечты, планы, любовь.
11
Кафе «На набережной», казалось, само уже приплясывало, распираемое звуками музыки, вспышками мигающих огней, внутриутробными криками «Горько!» На невысокое крылечко то и дело выскакивали распаренные люди: мужчины, уже снявшие пиджаки и развязавшие галстуки, женщины с локонами, выбившимися из причёсок, которым было отдано всё утро, а то и бессонная ночь, прошедшая не неудобных бигуди – это всё гости сегодняшнего пиршества, вышедшие покурить или просто пройтись, что называется по воздуху, отдышаться, глотнуть вечерней прохлады, остыть от танцевального марафона.
Периодически крыльцо пустело. Люди возвращались внутрь, и оттуда ухало и бухало; орал в микрофон ведущий, топали ноги, плясали руки и головы, кто-то задом к окну пробирался вдоль стола, поднимались бокалы, сходились, завершая тост, и возвращались к своим владельцам.
На крыльцо вышла невеста с двумя подружками. Она в белом платье до колена и пышной фате.
– Ой, Люська, и чего это ты снова замуж в белом платье? Ведь уже в третий раз, – это Валя (бабуля в платочке, похожем на капорок оказалась права – внучка выросла настоящей красавицей).
– Валёк, – ответила Люська, закуривая, – а кто мне может это запретить? Хочу и выхожу в белом! И плевать на всех. Я у себя одна.
– Хорошо, что мы все собрались, – это Лерка. – Люсь, дай зажигалку.
И Лерка тоже затянулась.
– Знаешь, Валя, что-то не то в этой жизни у меня. Не то. Как будто не с той ноги живу, понимаешь. Это как черновик. Пишешь и думаешь, вот сейчас возьму и всё исправлю, вот переверну страничку – и всё заново, красивым почерком, ладно да складно. Помнишь, в школе, когда открываешь новую тетрадь – там промокашечка лежит, такая новенькая, чистенькая. И тетрадочка такая гладенькая, что даешь себе слово: вот буду стараться, писать красиво, так, как только возможно в этой новой душистой тетрадке. Ан нет. Вот уже со второй страницы все вкривь – вкось, рисуночки на полях. А (Люська махнула рукой) и поделать с этим ты ничего не можешь.
– Люсь, что за пессимизм? – Валя обняла подругу за плечи.
– Знаете, девчонки, я сама удивляюсь, как это так получается. Все мои бывшие при мне ну сущие задохлики были. Ну вот Васька, первый мой, помните?
– Конечно, ты с ним со школы, с десятого класса дружила. Мы все тебе завидовали. Он такой взрослый был, солидный, – это Лерка, пуская белёсый дымок в темноту.
– Так вот, при мне пьянь пьянью был. Я его изо всех притонов на себе тащила. Он ж мент. Так я все точки с нелегальной торговлей алкоголем в районе знала. Ботинки с него невменяемого снимала, штаны грязные. Как вспомню, во дура была. А то один раз пришел, шатается в дверном проёме, а на куртке новой кишки от рыбы и перегаром дышит, как дракон. Знаете, хуже бывало, до того упивался, что под себя ходил и в блевотине спал, а как про кишки рыбьи вспомню, кажется, хуже не было. Так Васька, как развелись, пить бросил, гараж отгрохал, чуть ли не в два этажа, дачу, по службе вырос, чуть не до замначальника.