Чтобы постичь закономерности поисков месторождений гидрогеохимическим методом, работники геохимической партии прежде всего занялись изучением литературных источников. После этого в голове Дурнева наметился план дальнейшей конкретной деятельности. Из просматриваемых отчётов по полевым работам, поступавшим в объединение, все аномалии микрокомпонентов, обнаруженные в пробах воды и грунтов, записывались в специально заведённый «Каталог». Затем наиболее перспективные из них уточнялись с выездом на места и отбором повторных проб. После этого намечались конкретные участки, где проводились поисковые работы в полевых условиях уже составом партии. Если аномалии подтверждались, то материалы передавались в специальные геологические организации. Таким образом, цикл замыкался. При этом совершался широкий охват геологических поисков. Работа стала цельной, предельно понятной и очень интересной. Курировал процесс и руководил работами, конечно же, Виктор Дурнев.
Когда произошло ЧП – утонул Попазов и был снят с должности Николай Николаевич Маньков, начальником партии мог стать Дурнев. Но он сам оказался косвенно причастен к происшествию, и даже был наказан – возможность его служебного повышения зависла. Как раз в то время завершил поиски подземных вод в песчаных массивах Мангышлака Эдуард Капитонович Ким. Его и назначили начальником Геохимической партии.
Прекрасный специалист с авантюрным уклоном Виктор Дурнев великолепно проявил себя именно под началом своего сокурсника Эдуарда Кима. Новый начальник был хотя и мягок по характеру, но очень ответствен в работе. Это редкое сочетание таких черт делали его идеальным начальником. Лично я не знал более гуманного и в тоже время более требовательного руководителя. Особенно это выразилось позднее, когда он возглавил очень сложный коллектив тематиков, где было много женщин, бывших полевичек, теперь уже озабоченных семейными проблемами.
С удивлением я узнал, что Ким на свой страх и риск выбрасывал в урну неоплачиваемые справки от врачей, выдаваемые женщинам по уходу за детьми, и ставил в табеле «восьмёрки». Это меня и поразило, и восхитило одновременно. Мне бы и в голову не пришло такое, ведь я считал, что начальник должен быть предельно честным, не задумываясь над тем, что надо порой и жалеть человека. Но Ким знал, что эти женщины всё равно выполнят работу в срок, что ответственность с них не снимается, и по-человечески помогал им.
Именно тогда я вспомнил момент, когда Ким и моего армейского друга, которого я вызвал из Ярославля, не оставил в беде, и даже помог ему перевестись в наше художественное училище, которое он благополучно и окончил. Я же тогда обиделся на друга за то, что он начал увлекаться алкоголем, и отвернулся от него. За что не могу себя простить теперь. Тогда я, чрезмерно занятый собой, не думал о том, что надо быть терпеливым и жалостливым, а не уподобляться роботу.
И Дурневу многое сходило с рук благодаря доброте Кима, который по-настоящему ценил незаурядный ум своего сокурсника.
Бывали такие моменты, когда Капитоныч усаживал Виктора в машину и отправлял на участок работы, зная, что сегодня с того не будет толку после «излишнего возлияния», зато он придёт в себя в дали от похмельного соблазна, и тогда уже по-настоящему подключится к работе
Уход в Алма-Атинскую экспедицию Эдуарда Капитоновича совпал с его защитой диссертации, которая бала подготовлена на материалах, полученных во время работы на Мангышлаке. После его ухода, именно по рекомендации Кима, начальником был назначен Виктор Дурнев.
У Дурнева, к сожалению, отсутствовало чувство коллективизма, и особой жалостью к ближним, в отличие от предшественника, он не обладал, зато было у него «шестое» чувство, которое нередко в сомнительных ситуациях помогало ему выходить сухим из воды.
У нас работал поваром Александр Фёдорович Ледак – «красный командир гражданской и Отечественной войн», который каждое лето приезжал к нам из «далёкой холодной Сибири», так как был заядлым рыбаком и любителем путешествий. Он так полюбил Каратал и нас, что ежегодно задолго до летнего сезона, уже готовился к встрече с нами. В тот год он всю зиму у себя на заводе в Киселёвске мастерил лодку для рыбалки, а ранней весной отправил её в Уштобе, где мы по договорённости встретили его с лодкой, названной «Геология», на которой тотчас же решили добраться по реке до лагеря. Радостно-возбуждённые, мы втроём: Дурнев, Ледак и я – взгромоздились в неё и поплыли. Виктор, который заранее запасся вином, с удовольствием пил его, и все втроём мы любовались надвигающимся вечерним закатом. Прошло часа полтора-два, но расстояние до лагеря, как нам казалось, почти не сокращалось. Река меандрировала с запада на восток, а север, к которому мы стремились, почти не приближался. Начало темнеть. Погода портилась, стал накрапывать дождь. Холодало. Одеты мы были почти по-зимнему, на нас были свитера, брезентовые спецовочные плащи, а на ногах кирзовые сапоги. Края бортов лодки то и дело прикасались поверхности воды, которая беспокойно колыхалась, того и гляди – опрокинемся. Стало темно. Виктор был уже изрядно пьян. И тут пробудилось в нём «шестое» чувство: «Причаливай к берегу!» – резко скомандовал он Александру Фёдоровичу, и как только мы приблизились к суше, тотчас вышел на берег, прихватив с собой бутылки с вином, и пошёл сквозь заросли в сторону дороги. Мы с дедом опешили, но потом решили плыть дальше. Однако через полчаса, когда дождь усилился, мы вынуждено пристали к берегу. Закрепили лодку и стали пробираться к дороге. Звёзд не было видно, воздух был насыщен моросящим туманом. Мы прилегли на склоне бархана, но условились не засыпать и не лежать на земле больше двух-трёх минут, чтобы не простыть. Поднимались и шли, не задумываясь, в какую сторону. Поэтому на миг перепутали юг и север. А в голове моей уже зарождались строки «Баллады» геологов, которые где-то, почти как мы – только по серьёзному – пробивались к цели.