Сташкова довезли мы до Уштобе быстро, благополучно препроводили в больницу, где после осмотра ему назначили стационарное лечение там же.
Где-то к середине дня мы, возвращаясь в лагерь, подъезжали к Тюгульбаю. Перед самым въездом в посёлок вдруг заметили, что навстречу нам бегут две девушки и делают знаки, чтобы остановились. Тормознули. Девочки явно чем-то встревожены. Обращаются к нам с вопросом: «Это не ваш ли там человек утонул?» – Наши не тонут, – бравадно ответил я. Однако, подъезжая к берегу, издали вижу, лежит человек и на ноге у него спецчулок, обтягивающий голенную часть ноги. Вспомнил про больную ногу журналиста. Выскочил, подбежал, так и есть – Володя. Лежит в плавках с чулком на ноге. Ещё тёплый. Я положил его животом на своё колено, перегнул (как учили оказывать помощь утопающим), чтобы жидкость вышла горлом. Тут рядом оказалась медсестра, мать встретивших нам девочек. – Бесполезно, – проговорила она, – я уже делала ему искусственное дыхание «рот в рот».
Девочки рассказали, что Володя купался с ними в реке. Но потом они пошли домой обедать, а когда вернулись – застали его, лежащим на берегу, причём голова его и плечи погружены были в воду.
«Что делать? Виктора рядом не было, неизвестно, куда он подевался. Обычно в таких случаях люди не оставляют друг друга», – думалось мне. Тогда я принимаю решение – увезти его в Уштобе, может, он всё-таки жив, в больнице его откачают…
Так и сделали. Погрузили с Валерой журналиста в кузов и поехали в Уштобе. Привезли Володю в ту же больницу, куда сдали Сташкова. Врачи сразу же сделали укол, после чего констатировали смерть. Подсказали мне, чтобы я непременно сообщил об этом прокурору. Нашли прокурора. – Зачем вы его привезли? Надо было оставить труп на месте для расследования,– упрекнул он. – Мы думали, что он жив, – ответил я. – Тогда проведите опрос местных жителей. И письменные показания с их подписями привезите ко мне.
…Поехали назад. Немного не доезжая до лагеря (уже темнело), по пути увидели Виктора. Он брёл пьяный, отрешенный, прижав к себе бутылки с вином, завернутые в плащ. Про Попазова он ничего не знал.
В лагере, естественно, все всполошились. Наутро произвели опрос, как велел прокурор. И на следующий день сами предстали перед ним: начальник Н. Н. Маньков, Виктор, Евгений Сергеевич Егоренков – ст. геолог, Валера и я. Всю дорогу Виктора трясло, он пил валерьянку. Подозрение пало на него, ведь они были в плохих отношениях с журналистом. Странно было и то, почему они разлучились? Может, подрались и тот оказался в воде. Кто знает? Молчание было тяжёлым. И вдруг Виктор обращается ко мне – Ну ты – то, Юра, скажи, мог я это сделать?
И меня осенило: «Виктор, конечно, подлец, что оставил товарища на берегу реки. Но зная его пристрастие к алкоголю и то, что по натуре он всё-таки эгоист надменный, я представил, как он пьяный, забрав бутылки в охапку, удаляется в лагерь и где-нибудь на пути под кустом принимает «дозу» за «дозой» и засыпает. Купаться с девочками – подростками ему совсем не интересно. И потом, не настолько он жесток, чтобы по– настоящему драться и убивать кого-то. Он вспыльчив, с гонором, но на серьёзный конфликт не пойдёт».
– Нет, конечно, – после этих раздумий выдохнул я.
Прокурор на него тоже «наезжал». Тем более вид у него был растерянный, его трясло. Он даже писать самостоятельно объяснительную не мог. Но после того как мы все подтвердили, что отношения у них с покойным были нормальные, так сказать производственные, нам, наконец, удалось выйти от прокурора.
Заехали в морг. Холодильной установки там не было, поэтому труп почернел и был облеплен зелёными мухами. На улице стояла жара. Рядом находился ещё один покойник, совсем чёрный – условно назвали его «корейцем».
– Забирайте свои костомахи, – сказал служитель морга, до этого помогая нам завернуть останки в марлевый полог и уложить их во вкладыш от спального мешка.
…Начальник Н. Н., как всегда, ехал в кабине, а мы – остальные – в кузове, рядом с покойным. От него распространялся слабый душок. Когда заехали в Алма-Ату, я сообщил, что моя жена должна вот-вот родить ребёнка и мне надо выйти. Н. Н. не позволил мне оставлять их, и мы все повезли покойника в Талгар, где он проживал, будучи живым. Разыскали дом. Вышла женщина с ребёнком на руках. Это была его жена и трёхмесячный сынок, лишившийся отца. Конечно же, узнав о случившемся, она расстроилась и растерялась, не зная, что делать. «Везите в морг», – были её слова.
Когда подъехали к моргу, H. H., Виктор и мой друг Валера, зажав носы, не захотели прикасаться к покойнику. Пришлось нам с Евгением Сергеевичем заносить его. Мы положили останки на пол и собрались уходить. Однако служитель сказал, что надо его высвободить от того, во что он завёрнут. От спального мешка мы его избавили довольно просто, разрезав ткань. А когда стали переворачивать, чтобы освободить от марлевого полога, вдруг раздался такой стонущий звук, от которого у нас на головах зашевелились волосы. Это внутренности покойного, меняя положение, вытеснили скопившийся в организме воздух и он, выходя наружу, издал этот страшный звук.