– Если еще раз разинешь на меня свою вонючую дыру, которую ты считаешь ртом, я утоплю тебя в этом ведре, поняла меня? – я наклонилась и прошипела ей на ухо, показывая содержимое ведра. Она не столько испугалась того, что я действительно могу мокнуть ее рыжую голову в местный туалет, сколько оторопела от слов, что изрыгал мой пуританский рот.
Она отошла, и когда еще двое хотели пошутить надо мной, выставила руку вперед, не давая им пройти ко мне.
Первый глубокий вдох чистого воздуха сделал жизнь сносной. На палубе было тихо – паруса надувал ветер, и беготни, которая была пару дней назад не было. Мистер Ланкридж был на мостике, и чуть наклонил голову в знак приветствия. Я прошла в заднюю часть, вылила ведро за борт, и взяла чистое ведро, которое стояло тут же, с привязанной к нему веревкой. Скинула его, набрала воду, вытянула, перелила в мое, грязное, сполоснула и вылила снова. Набрала еще одно чистое ведро и попросила ведро, из которого можно было помыть пол у проходящего мимо.
– Бери любое, да хоть это отвяжи, – ответил мне проходящий мимо моряк.
– Но там на полу грязь, и, если потом использовать его здесь, эту грязь разнесем по всему судну.
– Делай как хочешь, – он не хотел говорить со мной, отмахнулся, и пошел мимо.
– А для питьевой воды у вас, надеюсь отдельная посуда? – я прокричала ему в спину, но он даже не обернулся. Но подошел мальчишка лет шестнадцати:
– Мэм, это Дики, он не будет с женщиной говорить, если не сидит с ней в таверне, предварительно заплатив за ночь вперед, – парнишка щурился на солнце, которое делало его рыжую голову почти медной, и у него не хватало зуба с левой стороны, и он старался улыбаться именно в эту сторону, наверно, хотел показать, что достаточно взрослый для драк.
– Хорошо, дай мне ведро для пола, нужно вымыть пол, потому что нечистоты уже въедаются в дерево, и запах там останется навсегда.
– Я сам вымою там, мэм, вам нельзя этого делать, если капитан увидит вас с тряпкой, он велит выдрать всю команду.
– Как тебя зовут?
– Малкольм, мэм.
– А я Элиза, ну вот мы и знакомы, – я подала ему руку, чтобы по привычке пожать, но он расширил глаза, и стоял, не зная, как поступить в этой ситуации.
– Мне надо бежать, а то мистер Ланкридж уже смотрит на нас, – он снова посмотрел на мою ладонь, отвернулся и побежал от меня, как от огня.
Я стояла там часа полтора, смотря на горизонт со всех сторон. Да, разбейся эта посудина, никакой вертолет за тобой не прилетит. Капец в самом худшем его виде, Маня. Хорошо, что Лиля этого не видит. От раздумий меня отвлекло то, что я поняла, как чешется все тело. Платье было словно из картона, и «стояло» от грязи. Я расстегнула две мелкие пуговицы и дышать стало значительно легче. Было тепло и логично было раздеться, помыться и погреться на солнышке, подышать воздухом.
– Элиза, сейчас же вернись вниз, и застегнись. Я не замечала за тобой, чтобы ты раньше вела себя неподобающе, Бог смотрит на тебя. Мне сказали, что ты разговаривала с мужчинами? – ко мне, на всех своих возможных для этого тела парах, словно мина паровоз, неслась сестра Маргрет.
– Сестра Маргрет, здесь чистый воздух, нет вони и солнце, если девушки будут выходить хоть на пол часа, они быстрее выздоровеют, нежели в этой сточной канаве, которую тут именуют трюмом, – я и бровью не повела на ее истерику.
– Нет, нельзя, Элиза, и я тебя не узнаю. Ты никогда не спорила со мной. Если ты забыла и то, как себя вести, я постараюсь тебе напомнить, – она схватила меня за предплечье, так, что ногти впились в кожу. – Сейчас же, спускайся, – прошипела она мне, и я увидела, как меняется ее благолепное лицо, и я вижу уже не монашку, а мегеру.
– Сестра Маргрет, наш Бог не разрешает гневаться, злиться, и желать смерти, и он не одобрил бы ваше выражение лица, где ваше терпение и смирение? – я умела бить не только кулаками, потому что Лиля доказала мне, что слова ранят больнее. Эта сучка не сломает меня, и я добьюсь того, чтобы нам разрешили выходить. Что-то мне подсказывает, что это именно ее приказ, а не мистера Ланкриджа, который любезно поздоровался со мной. Я посмотрела в сторону трапа – входа в трюм, там, с ехидной миной стояла Бетти.
Пока сестра Маргрет переваривала информацию, делясь между злостью и Словом Божьем, я подошла к Бетти.
– Ну что, овечка, поняла кто здесь волк? Будешь вести себя неподобающе, – она произнесла последнее слово голосом Маргрет. – Будем тебя воспитывать. Так что, в следующий раз, подумай, прежде чем отвечать мне, – она открыто улыбалась, поправляя корсет.
– В следующий раз, когда я посмотрю в твои глаза, сделай очень глубокий вдох, – я прошипела это ей, и начала спускаться.