— Ты сначала на своем месте попробуй удержаться. — Хмуро сдвинул брови Василий. — А потом уж о моем мечтай. Что у тебя за характер такой гадкий, все время мне настроение портить. — Надул он обиженно свои губы.
Но как оказалось, Константин был прав. Первоначальный, небывалый подъем среди священнослужителей, желающих отправиться в новые земли, да еще с повышением сана, очень скоро начал быстро падать. Толи климат был не такой, толи еще, какая непонятная причина, но только убыль в Русских землях среди священников была, можно сказать, катастрофической. Желающих туда ехать, и нести слово божие людям, резко сократилось. Даже саны не прельщали. Да и верно, что толку в том сане, если иной священник и до места доехать не успевал. О долгожданной прибыли и говорить нечего, наоборот, только расходов прибавилось. Потом конечно напишут, что люди Русские, словно мотыльки на свет к новой вере слетались, но это потом, когда Христианство окрепло, а пока, даже из вновь объявленных епархий, несколько просто исчезло, и обратно, в лоно церкви, вернулись спустя почти столетие. И дело тут было не столько в противостоянии религий, сколько в том, что пришлые священники мало того, что по-русски не говорили, так еще сразу пытались свою церковную десятину, местным навязать. У нас и князю-то, неохотно дань выплачивают, а тут, каким-то пришлым чужеземцам, незнамо за что плати. Василий с Константином, решить эту проблему сами естественно не могли, поэтому решили поднапрячь в этом вопросе Владимира, через посредничество митрополита Михаила. Получив наставления из Константинополя, митрополит тут же направился к Владимиру.
— Непорядки в твоих землях, себе гнездо свили. Священников, душегубы жизни лишают, епархии закрываются, разбойников не счесть числа развелось, мнихов на дороге грабят, а ты на все сквозь пальцы смотришь. — Начал он гневно свою речь.
— А что делать? — Перебил его Владимир. — Господь нам всех обещал любить, и жаловать, и никого жизни не лишать. Как же я против заповедей господних пойду? На что ты меня подбиваешь? Грех великий на душу брать?
Михаил к таким вопросам готов не был, поэтому, потискав себя за бороду, молча побрел к себе, чтобы значит посоветоваться с братией, как тут быть. И ведь было над чем голову поломать. Вот в других землях, где разные короли, цари, да императоры христианство принимали, первым делом Господа о победе над соседями молили, и чтобы побольше голов срубить помог, попросить не забывали, а тут видишь, единственный из всех нашелся, кто человеколюбием озаботился.
— Да что же это такое твориться? За что же мне такое наказание? — Вздыхал митрополит. — Что же с этими Руссами не так? Вот почему у них не все как у людей?
На этот его вопрос, ни у кого из собравшейся братии не нашлось достойного ответа. Да и толковым советом, как здесь поступить? Так и не помогли, только молча повздыхали, плечами пожимая. Но вздыхай не вздыхай, а проблема сама не решится. Делать нечего, пришлось неподготовленным к князю возвращаться, да надеяться, что по ходу разговора, Господь, из милости своей, чего-нибудь подскажет, да надоумит. А для начала, решил Михаил разговор с угроз начать.
— Вот коли побьют всех мнихов, кто будет тогда людей на путь истинный наставлять? Из Константинополя грозятся, что больше никого из священнослужителей присылать не будут, раз ты их тут совсем не бережешь.
— А может не в бережении дело, а в чем-нибудь другом? — Огорошил Михаила Владимир вопросом.
— Это как это, в другом? — Захлопал ресницами обескураженный митрополит.
— А вот сам посуди. — Строго посмотрел на него Владимир. — Жена моя бывшая Рогнеда, та, что монашеский сан приняла, и в первом женском монастыре, почитай в полном одиночестве обитается, да не где-нибудь, а на самой, что ни на есть, границе с Литвой некрещеной. И ничего там с ней не происходит, никто ее живота лишать не собирается. Так я и подумал, может все эти беды да неприятности происходят оттого, что вы язык наш учить не хотите, а отсюда у людей недопонимание в общении происходит. Вы им о Господе толкуете, а они может, думают, что вы на них, всякими нехорошими словами лаетесь.
— Да кому придет в голову язык ваш мерзопакостный учить? — Недоуменно воззрился на князя Михаил. — Да еще святое писание на него переводить? В умели ты, князь?
— Я-то в уме. — Хмыкнул Владимир. — А посему предлагаю, коль вам наш язык учить невмоготу, так я вам отроков смышленых направлю, чтобы вы их значит, премудростям да наукам своим обучили. Тогда нам и мнихи из Константинополя за ненадобностью будут, и никому, кроме нас, за них переживать не надо.