Моя подружка, дочь людей из нового поколения, рано осталась одна. Она едва помнила свою мать, а отец заболел, когда она была еще совсем ребенком. Однажды утром я обнаружила, что девочка куда-то пропала.
Для меня эта новость стала настоящей трагедией: ведь она была моей первой близкой подругой. Я иногда вспоминаю о том, как блестели ее ярко-голубые глаза и как она бросала в мое окно мятные леденцы, если хотела поиграть в телефон. Когда моя подружка пропала, мама взяла бечевку, которую мы использовали для игры в телефон, и объяснила, что это веревка от бумажного змея. Она сказала, что когда была маленькой, то проводила в парке целые дни напролет, пуская воздушных змеев. Я часто просила ее рассказать мне побольше о ее детстве, и иногда она соглашалась. Это были истории об огромных игрушечных магазинах и об озерах, скованных льдом, по которому она легко скользила, выписывая коньками причудливые фигуры. Истории обо всех людях, прогуливавшихся мимо нашего дома в то время, когда он еще был молод и увит плющом, а вдоль нашей улицы стройными рядами стояли припаркованные, сияющие на солнце автомобили. Это были воспоминания о ее Нью-Йорке, о Манхэттене ее детства.
Когда родители умерли, мы с братом завесили окна холщовыми мешками из-под картошки, потом собрали все мамины драгоценности и выходные костюмы отца и спрятали их в чемоданы с крепкими замками. Все остальное ночью зарыли у себя в саду, прямо под лилиями, которые уже начали увядать.
Такова моя жизнь, мое прошлое, и я никому не позволю их у меня отобрать. Я найду способ вернуться домой.
– У нее такие мягкие волосы, – замечает одна из женщин, зачерпывая ладонью очередную порцию мыльной воды и выливая ее мне на голову.
– И такого красивого оттенка. Интересно, он у нее такой от природы?
Конечно, от природы. Откуда же еще?
– Спорю, из-за волос-то ее Комендант и выбрал.
– Дай посмотрю, – говорит другая и, взяв меня за подбородок, слегка разворачивает лицом к себе. Она пару секунд меня разглядывает, потом вдруг охает и резко прижимает руку к груди. – Хелен, ты только посмотри, какие у нее глаза!
Женщины прекращают меня мыть и принимаются рассматривать, будто до этого никогда не видели.
Цвет глаз – это первое, что во мне обычно замечают. Левый глаз у меня голубой, а правый – карий. У брата то же самое. Наши родители занимались генетикой. Они нам и рассказали, что это явление называется гетерохромией. Я бы, конечно, расспросила их об этом поподробнее, когда стала постарше, но у меня уже не оказалось такой возможности. Мне всегда думалось, что гетерохромия – это ничего не значащая генетическая мутация, но если женщины правы и Комендант меня выбрал только за разный цвет глаз, то гетерохромия спасла мне жизнь.
– Думаешь, они настоящие?
– Нет, ну а какие еще они могут быть? – не выдерживаю я. Женщины вздрагивают от неожиданности, а затем приходят в бурный восторг. Оказывается, их кукла умеет говорить! Меня засыпают вопросами: откуда я, знаю ли, где сейчас нахожусь, вид из окна просто сказочный, не так ли, люблю ли я ездить верхом – местная конюшня просто чудо, – мне волосы убрать или распустить…
Не говорю ни слова. Ничего не собираюсь рассказывать незнакомкам, работающим в этом доме, какими милыми бы они ни казались. В любом случае, вопросы сыплются на меня с такой скоростью, что я даже при желании не успела бы на них ответить. Вдруг раздается осторожный стук в дверь.
– Мы готовим ее для Коменданта, – отзывается одна из стоящих рядом.
Из-за двери слышится приятный женский голос:
– Леди Роуз просит ее к себе немедленно.
– Но мы не закончили ее мыть. Да и ногти еще…
– Извините, – невозмутимо продолжает голос, – но я получила четкое указание привести ее тотчас же, неважно, готова она или нет.
Судя по всему, с желаниями леди Роуз приходится считаться. Меня выуживают из ванны и насухо обтирают розовым полотенцем, еще влажные после купания волосы приглаживают щеткой. Затем на меня накидывают легкий халатик из деликатной, приятной на ощупь ткани. Не знаю, что именно они добавили в воду для купания, но мое тело словно объято пламенем, каждый нерв обнажен. Я одновременно чувствую возбуждение и некоторую слабость.
Дверь распахивается, и в комнату заходит обладательница настойчивого голоса. Она совсем девочка, чуть не вполовину ниже меня ростом. Одета она почти как мои непрошеные гостьи: на ней белая блуза, похожая на ту, что носит Габриель, но женского кроя, и пышная темная юбка вместо черных брюк моего тюремщика. Волосы заплетены в косу и уложены венком вокруг головы. Она мне улыбается, и на ее щеках появляются две очаровательные ямочки.