– Я бы тоже хотел услышать ответ на вопрос Бориса! – В дверях стоял Николай Алексеевич.
В руках он держал корзинку, из которой кокетливо выглядывала головка нарядной бутылки шампанского.
– Вот, – доктор неловко протянул свою ношу, – спешил, на лихаче гнал, думал поздравить своих детей, порадоваться!
Извините, слышал ваш разговор! Значит, Извеков!
– Папа! – Оля в отчаянии бросилась к отцу. – Это вовсе не то, что ты думаешь!
– Это ты не то думаешь! Паришь в своих мечтах и иллюзиях! Книжек его начиталась! – Корзинка полетела в угол, бутылка звякнула, но не разбилась. – Экий подлец! И как ему не стыдно, вдовцу, отцу троих детей, обольщать девчонку! Негодяй!
Ну да я найду на тебя управу!
– Папа, папа, не надо! – Девушка повисла на шее отца, но он отбросил ее как котенка.
– Вот, господин Трофимов, какие бывают неприятности у отца взрослой дочери! Подумайте, голубчик, может, одному-то и покойнее!
Борис не знал, что и сказать. Его распирали и горе, и унижение за отказ, и стыд, что стал невольным участником семейной драмы своего учителя.
– Николай Алексеевич… – начал он было, но доктор прервал, его:
– Тут оставайтесь, я сейчас позвоню нашему Казанове, потребую объяснений. – С этими словами он пошел к телефону в соседнюю комнату.
Вскоре отвратительно громко заверещал звонок в передней, и в гостиной появился Извеков. По всему было заметно, что он спешил: одет небрежно, задыхался. Вслед за ним вошел хозяин дома.
– Николай Алексеевич! – с порога обернулся к нему писатель. – Вы напрасно изволите гневаться и подозревать меня и вашу дочь в непристойностях! Я сам отец!
Именно это обстоятельство, мое недавнее вдовство, а также некоторое приятельство, существовавшее между нашими семействами, и вынудили нас к подобной скрытности! Согласитесь, в моем положении как-то неловко ухаживать в общепринятом смысле! Но вы же поймете меня, я воспылал к Ольге Николаевне самыми нежными чувствами. Поэтому как порядочный человек прошу руки вашей дочери!
Оля охнула и поспешно присела на стул. Перед глазами все поплыло, она побледнела.
– Оленька, дочка! – Доктор бросился к девушке с флакончиком. – Вдохни, вдохни! Ну-ну, ничего, сейчас пройдет!
Эдак у кого хочешь голова кругом пойдет, зараз два предложения выйти замуж!
– Два? – удивился Извеков и, казалось, только теперь заметил соперника.
Побледневший Борис стоял, прислонившись к стене. Все рухнуло в одно мгновение, счастье и надежды испарились моментально, как жидкость на огне во время опытов.
– Что ж, пусть Ольга Николаевна сама и решит, кто ей более по душе! – дружелюбно провозгласил Вениамин Александрович, уверенный в своей победе.
– Что же тут решать, вы же знаете, что кроме вас мне никто не нужен! – слабым голосом пролепетала бедная девушка.
Извеков вопросительно взглянул на доктора. Тот неуверенно кашлянул. Благословлять? Какое неудобное, однако, положение.
Надо бы радоваться, да за Борю обидно.
Жениха обнять? А ведь только грозился убить!
– Господин Миронов, мне неприлично давать вам советы, но мне кажется, что, позволив этот брак, вы совершите самую роковую ошибку в своей жизни и в жизни Ольги! – дрожащим голосом произнес Трофимов.
– Боря, голубчик, но что же делать, это ее выбор…
– По вашим словам, я могу заключить, что препятствий для брака нет? – Извеков вперил взор в несчастного отца. – Надеюсь, вы все, здесь присутствующие, отдаете себе отчет, что не каждый день известный всей стране писатель делает предложение!
– Разумеется, Вениамин Александрович! Вы должны меня простить, погорячился, не разобрался! Я рад, чрезвычайно рад, что все так обернулось! – Но в голосе доктора не чувствовалось подлинного счастья.
Извеков был неглуп и чутко это уловил, но решил не обращать внимания. Оля подняла к нему глаза, влажные от подступивших слез. Он глянул в них, и сердце его защемило.
– Что ж, шампанское, однако, пригодилось! – нарочито бодро произнес Миронов, поднимая уцелевшую бутылку.
– Простите меня, господа, но я пойду. – Трофимов двинулся к двери.
– Трофимов, вы поверженный соперник, но я уважаю и ценю ваши чувства к моей невесте, – последние слова Извеков произнес с особым ударением, – прошу вас, дайте руку и непременно будьте на свадьбе!
Оля с восхищением взирала, как Вениамин энергично обменялся рукопожатием с Борисом. Доктор хотел проводить молодого человека, но тот только мотнул головой, мол, вам за женихом ухаживать надо!
На душе у девушки стало тепло и покойно.
Глава 18
Матильда Карловна изнемогала. Прошло два года после венчания, но она никак не могла привыкнуть к своему супругу.
Владимир Анисимович, целуя жену, покупая ей наряды, любуясь ею на балах, не представлял себе, что она думает об их браке и о нем самом. Нет, конечно, он не строил иллюзий на счет пылких чувств, но на приветливую и дружелюбную привязанность все-таки рассчитывал, справедливо полагая, что за все щедро заплачено. Матильда ничем не выдавала своего истинного отношения к мужу. Она казалась безукоризненной женой, но про себя беспрестанно помышляла о свободе. Отчего черт не берет его? Стоило старику занемочь, прилечь, позвать доктора, а молодая супруга уже лелеет надежду, что хворь унесет благоверного в могилу, ан нет, опять на ногах, живой, бодрый и подвижный, дай Бог молодым такую прыть! Мати запоем читала романы, в которых расписывались способы умерщвления старых и ненавистных мужей. Яд, подушка на лицо, кинжал в темном закоулке. Страшновато, а вдруг полиция найдет преступницу? Неужели из-за него еще и на каторгу идти?
Правда, супружеская спальня похуже каторги выходила! Как отвратительны тонкие сухие губы, дряблое тело, худые волосатые ноги, морщинистая шея! Как ни странно, но старый Бархатов еще не украсил свою голову ветвистыми рогами. Жена выжидала, выбирала кандидата покрасивее да поумнее. А те вились вокруг нее, точно рой мошек летним вечером.
Как-то раз, когда муж отсутствовал дома, а Матильда коротала время в блаженном одиночестве, явился сынок супруга, Юрий. Горничная провела гостя в будуар, где молодая женщина возлежала на кушетке в роскошном пеньюаре, с распущенными волосами, слегка прихваченными яркой лентой. Около нее прикорнула маленькая крикливая моська. При виде вошедшего она злобно заворчала, давая понять, что он тут лишний. Юрий терпеть не мог эту отвратительную собаку и всякий раз, встречая ее в комнатах, на диванах и пуфиках, с трудом подавлял в себе желание пнуть ненавистное животное.
– Приветствую вас, прелестная богиня! – Бархатов поспешно склонился над нежной рукой, протянутой с томным видом.
Моська встала и потянулась, сладко зевнула, показав розовый язык. Но когда молодой человек попытался ее погладить, она чуть не тяпнула его за палец. Хозяйка засмеялась и прижала собачонку к груди. Та лизнула ее в лицо. Юрий наблюдал эту идиллию с деланным умилением.
– Хотел бы я теперь оказаться на ее месте! – Он мечтательно прикрыл глаза.
Матильда погрозила ему пальцем. Зачем он пришел? Цель его видна за версту, только трусит, все ходит кругами, примеряется. Между тем обсудили знакомых, пересказали друг другу последние сплетни, мелкие семейные новости, вроде бы и уходить пора, но Юрий не спешил. Он и вздыхал выразительно, и подсаживался на кушетку, поближе к прелестным ножкам, и невзначай притронулся к непослушному локону. Все без ответа. Матильду забавляла эта игра. Юрий ей нравился. Что ни говори, красавец, черные волосы, брови вразлет, глаза чуть навыкате, но тоже хороши!
И одевается щегольски, со вкусом. Слова говорит приятные, и так нежно, с придыханием. Очень приятно! Что ж, пожалуй, по здравом размышлении, лучше на нем и остановиться.
Мати потянулась, как кошечка, выгнув спинку. Пеньюар натянулся на груди, пола соскользнула, открыв нежную поверхность бедра. Юрий умолк на полуслове. Это призыв к действию или провокация? Что, если потом погонит в шею да еще папаше нажалуется? Или все-таки действовать? Прохлопаешь момент, потом не позовут, другие прибегут! Лицо молодого человека покрылось потом, он оробел. Хищница ждала, вперив в жертву зовущий взор. Ну, была – не была! И Юрий бросился в бой.