— Может и лучше, что о некоторых вещах мы не помним.
— Я тоже так считаю, хотя многие психотерапевты с этим не согласны. Думаю, наш мозг знает, что делает, когда заставляет нас забыть. Хотя, естественно, есть такие поступки, которых выбросить из памяти нельзя. Вы об этом знаете лучше всех.
Шацкий сморщил брови.
— Что пан имеет в виду?
— Поступки, за которые те, кто их совершил, обязаны понести наказание. Преступления. Убийства.
— А вы сообщили в полицию или в прокуратуру про тех воспитателей из детского приюта?
— Пациентке было практически шестьдесят лет.
— Но если бы в ходе гипноза вы столкнулись с информацией о совершенном недавно преступлении, и вы бы знали, что утаить это будет лучшим для вашего пациента, что бы вы сделали?
— Утаил бы эту информацию. Я руководствуюсь добром пациента, а не общества.
— В этом мы различаемся.
— Похоже на то.
Шацкий незаметно глянул на часы: около половины четвертого. Если он не хочет опоздать на встречу с Моникой, темп беседы следовало ускорить.
— А вот могли бы вы загипнотизировать кого-нибудь так, чтобы потом — независимо от своей воли — он сделал бы что-то такое, чего бы в своем обычном состоянии сделать никак не мог?
Это была одна из его теорий, которая, несмотря ни на что, казалась ему более достоверной, чем совершение преступления Ханной Квятковской. Харизматический психотерапевт использует естественное влияние на людей, да еще и гипноз, чтобы руками пациентов свести собственные счеты. Нет, если подумать, предположение совершенно невообразимое, словно из детективного сериала, но кто сказал, что подобного не могло случиться? В умственном построении было множество слабых мест, прежде всего — не было мотива, опять же, крайне сложно было бы ответить на вопрос, почему Теляк отправился на терапию к человеку, с которым у него имелись какие-то счеты. Только Шацкий интуитивно чувствовал, что у этого дела не будет очевидного решения, и что следует рассмотреть любую, пускай даже самую идиотскую на первый взгляд теорию.
— Не знаю, никогда не пробовал, я же врач, а не иллюзионист, уважаемый пан прокурор. — Вопрос явно тронул Рудского за живое. — Только не верьте, пожалуйста, тому, что описывает в своих романах Дин Кунц. Программирование кого-нибудь так, чтобы тот сделал что-то помимо собственной воли и совести, требовало бы не гипнотического сеанса, но постоянного промывания мозгов: множества гипнотических сессий, наверняка объединенных с фармакологической поддержкой, цель которых заключалась бы в такой перестройке всей личности пациента, чтобы он мог себя вести в соответствии с навязанной ему программой. Да и тогда еще нельзя быть уверенным в успехе. В любой книге о гипнозе пан может найти информацию, что практически невозможно заставить кого-либо поступить вопреки своим моральным принципам. Ну, допустим, такой вот известный пример: в ходе занятий в медицинской академии преподаватель ненадолго должен был оставить в аудитории введенную в гипнотическое состояние пациентку, оставив ее под надзором студента. Понятное дело, студент тут же приказал той раздеться, на что та, когда уже пришла в себя, дала ему по морде. Так что пан сам видит, если бы все было так просто, гипноз применяли бы в каждой фирме, чтобы сотрудникам не хотелось выходить на перекур, сплетничать и раскладывать пасьянсы на компьютере.
Теодор Шацкий автоматически кивал, все время размышляя над тем, следует или нет рассказать Рудскому о Квятковской, изображавшей покойную дочку Теляка. Он уже говорил об этом с Врубелем, мнение психотерапевта не было ему нужно. Но он мог проверить кое-что другое. Он попросил Рудского сохранять полнейшую тайну и воспроизвел ему запись Теляка.
— Вот это да! — терапевт не выглядел шокированным или перепуганным. Наоборот — от возбуждения у него на щеках расцвел румянец. — Пан знает, что это значит? Что поле может быть сильнее, чем кто-либо мог предположить. Если эта запись была сделана в одиннадцать вечера, то есть, через четыре часа после завершения сессии, то это просто невообразимо!
Он встал и начал ходить по комнате. А точнее, нарезать круги, подскакивая, размеры помещения не позволяли осуществлять прогулку или того, чтобы сделать хотя бы пару энергичных шагов.