Мейс сидел настолько далеко от остальных пассажиров, насколько позволяло ограниченное пространство челнока.
На мастере-джедае была максимально подходящая его прикрытию одежда: поношенная куртка из кожи кореллианской песчаной пантеры, свободная футболка, которая когда-то, наверное, была белой, и обтягивающие черные штаны с потертыми серыми заплатками. На его обуви над лодыжками еще можно было заметить следы легкой полировки — все остальное было стерто фактически до замши. Единственной ухоженной частью его облачения была мягкая кобура на правом бедре и поблескивающий в ней бластер «Энергия-5» производства «Мерр-Сонн». Его меч был замаскирован под световой стержень устаревшей модели и покоился в дорожной сумке, лежащей под сиденьем.
Инфопланшет на коленях тоже был не тем, чем казался: хотя он и хранил в себе зашифрованный дневник Мейса, основная часть устройства была отведена под миниатюрный подпространственный передатчик с фиксированной частотой, которую постоянно прослушивал средний крейсер «Халлек», дежуривший в системе Вентран.
В поле зрения появилось Коруннайское высокогорье: огромное плато всех оттенков зеленого, окруженное бездонными водоворотами облаков и расчерченное пересекающимися горными грядами. Некоторые особо высокие пики были увенчаны белыми шапками, основная масса более низких гор лишь слегка возвышалась над океаном из газа и дыма. На восточную часть высокогорья уже опустилась ночь. Когда челнок оказался в тени планеты, всюду внизу замерцали темно-красные и оранжевые вспышки, словно глаза хищника, выжидающего за границей освещенного костром пространства, — такими сверху виделись жерла множества действующих вулканов.
Это было прекрасно. Но Мейс не обратил на это внимания.
Он держал микрофон фальшивого инфопланшета и очень, очень тихо говорил.
ИЗ ЛИЧНОГО ДНЕВНИКА МЕЙСА ВИНДУ
(первая запись на Харуун-Кэле)
Депа там, внизу. Прямо сейчас.
Я не должен думать об этом. Не должен думать о ней. Пока не должен. Но… она там, внизу. Она там, внизу, уже несколько месяцев.
Даже представить не могу, что с ней случилось. Не хочу представлять.
Очень скоро я все выясню.
Сконцентрироваться. Я должен сконцентрироваться. Сконцентрироваться на том, что я точно знаю, пока ил не уляжется и вода вновь не станет чистой…
Один из уроков Йоды. Но иногда нет сил ждать.
А иногда вода не очищается.
Я могу сконцентрироваться на своих знаниях о Харуун-Кэле. А знаю я многое.
Не помогает.
Я не могу вместить все свои знания о Харуун-Кэле в описание из путеводителя. Слишком большой частью этих знаний являются цвет солнечных бликов и запах ветра с Дедушкиного уступа, течение шелковистой шерсти траводава сквозь пальцы и горячее яростное острие Силового прикосновения акк-пса.
Я родился на Харуун-Кэле. Глубоко в горах.
Я чистокровный корун.
Сотни поколений моих предков дышали этим воздухом и пили эту воду, ели то, что приносила эта почва, и уходили в нее, умирая. Я возвращался сюда лишь раз, тридцать пять стандартных лет назад, но я храню в себе частицу этого мира. Его суть. Силу его бурь. Хаос его джунглей. Гром его гор.
И все же это не мой дом. Мой дом — Корусант. Мой дом — Храм джедаев.
Я ничего не помню о своем детстве среди коруннаев: моим самым ранним воспоминанием стала добрая улыбка Йоды и его огромные нежные глаза надо мной. Эта картинка до сих пор очень ярка. Не знаю, сколько мне тогда было, но я уверен, что ходить я еще не умел. Возможно, я был слишком мал даже для того, чтобы стоять. В воспоминаниях я вижу, как моя пухлая детская ручка дергает маленькие белые волосы над ушами Йоды.
Помню свои вопли — похожие, как выражается Йода, на писк раненой летучей светомыши, — когда какая-то игрушка, вроде бы погремушка, висела в воздухе чуть-чуть дальше, чем я мог достать. Помню, как бесконечные причитания, крики, вой и слезы не сдвигали эту погремушку ни на миллиметр ближе к моему маленькому кулаку. И помню момент, когда я впервые смог дотянуться до игрушки, не используя рук: как я почувствовал ее висящей там и как почувствовал разум Йоды, поддерживающий ее… и шепот Силы начал наполнять мои уши.
Мой следующий урок: Йода пришел, чтобы забрать игрушку, и я с инстинктивным эгоизмом ребенка отказался отпускать ее, удерживая обеими руками и всем, чего мог добиться от Силы. Погремушка разломилась — трагедия для моего детского разума, схожая по масштабам с концом света. Так Йода объяснил мне закон о том, что у джедая не должно быть привязанностей: если слишком сильно держать то, что любишь, то можешь это уничтожить.
И заодно разбить себе сердце.
Это урок, о котором я сейчас не хочу задумываться.
Но ничего не могу с собой поделать. Сейчас.
Пока я здесь, наверху, а Депа — там, внизу.
Депа Биллаба вошла в мою жизнь случайно: одно из тех удачных совпадений, что иногда дарит нам Галактика. Я нашел ее после того, как убил пиратов, расправившихся с ее родителями. Эти головорезы похитили любимую дочурку своих жертв. Я так и не узнал, зачем она им понадобилась. Или что они хотели с ней сделать. Я не желаю даже думать об этом.
Одно из преимуществ джедайского умения управлять своим разумом: я могу заставить себя не воображать подобные вещи.
Она выросла в Храме. Затем стала моим падаваном. Больше всего в жизни я гордился, когда предлагал Совету джедаев поприветствовать своего нового члена.
Она один из самых молодых джедаев, когда-либо выбранных в Совет. В день ее назначения Йода высказал предположение, что именно мое наставничество вознесло ее так высоко, несмотря на столь юный возраст.
Мне кажется, что он сказал это скорее из вежливости. Депа добилась всего так рано лишь потому, что она — это она. Мое обучение значило не так много. Я никогда не встречал никого подобного ей.
Депа для меня больше чем друг. Она одна из опасных привязанностей. Она заменяет мне дочь, которой у меня никогда не будет.
Даже самая крепкая джедайская самодисциплина не способна убедить человеческое сердце молчать.
Я слышу ее голос снова и снова: «…тебе не следовало посылать меня сюда. А я не должна была прилетать…»
Я никак не могу заставить себя прекратить попытки дотянуться до нее через Силу, хотя знаю, что это бесполезно. Вскоре после того, как Квай-Гон Джинн и Оби-Ван Кеноби сообщили Совету о возрождении ситхов, таинственная вуаль тьмы окутала Силу. Вблизи — ив пространстве, и во времени — Сила по-прежнему остается тем, чем была: она помощник и союзник, мои невидимые глаза и руки. Но когда я пытаюсь сквозь Силу увидеть Депу, я нахожу лишь тени, смутные и пугающие. Кристальную чистоту Силы заволокло непроницаемым туманом угрозы.
Снова: «…но сделанного не воротишь…»
Я могу трясти головой до тех пор, пока мой мозг не разобьется о стенки черепа, но, похоже, все равно не смогу избавиться от этих слов. Я должен очистить свой разум: Пилек-Боу по-прежнему принадлежит сепаратистам, и мне нужно быть начеку. Я должен перестать думать о ней.
Вместо этого я должен подумать о войне.
Война застала Республику врасплох. После тысячи лет мира никто, особенно среди джедаев, не мог по-настоящему поверить, что грянет гражданская война. А как иначе? Даже Йода не помнил предыдущую глобальную войну. Мирная жизнь стала не просто традицией. Она стала основой самой цивилизации.
В этом было огромное преимущество Конфедерации: сепаратисты не просто ждали войны, они рассчитывали на нее.
К тому моменту, как угольки Войны клонов вспыхнули пламенем Джеонозиса, их корабли уже пришли в движение. В последующие недели, пока джедаи залечивали раны и оплакивали погибших, пока Сенат по крохам собирал флот, хоть какой-то флот, для противостояния Конфедерации независимых систем, пока Верховный Канцлер Палпатин молил, торговался, а иногда даже угрожал сомневающимся сенаторам, дабы они остались верны Республике и поддержали ее армию клонов своими кредитами и ресурсами, сепаратисты пронеслись по Галактике, наводняя гиперпространственные маршруты своими вооруженными силами. Главные подходы к пространству сепаратистов кишели дроидами-истребителями, которых поддерживали новые корабли основного класса: джеонозианские дредноуты, только-только сошедшие с секретных верфей.