многое может. Да как может! Маша, с её посасыванием, и рядом не стояла, да ему
уже лет двести не делали такого минета. Ноги подкосились, глаза закатывались, еле
держался, хватаясь руками за скользкую раковину. Догадался же кто-то поставить
круглую! То ли дело - обычная раковина, лет десять назад была такая, формой
«чаша», надёжно крепилась, можно было хоть всем весом опираться, а не эта
ерундовина, торчащая из стены... Тогда, десять лет назад, он бы точно свернул этот
нелепый круг, маленький язычок, только провёл по головке, совсем немного, даже
на полноценное «лизнул» не тянет, оставил пару несмелых дорожек и исчез, Марка
тогда трясло, как в лихорадке. - Так, и зачем ты это делаешь? - он намотал женские
волосы на кулак и поднял Анжелику, заглядывая ей в глаза. - Зачем? - Тебе же
нравится, я ещё могу, лучше! - Я здоровый молодой мужик, конечно, мне нравится,
когда виртуозно отсасывают, я спрашиваю, зачем тебе это? Не говори мне, что
страдаешь от недотраха, не поверю. Он следит за своим драгоценным здоровьем
лучше, чем пионеры в зоологическом кружке за парой хомяков. Зачем? - ей было
больно, он даже ощущал, как натягивалась кожа и вырывались волосы. Бзынь. -
Зачем? - Я хотела подружиться... - Да моя ты хорошая, а другого метода ты не
знаешь? Ты, только подставляясь, дружишь? А если я сейчас скажу отцу? - хотела
«подружиться». - Он тебе не поверит, - подобралась, гляди-ка, даже грудь спрятала,
которая всё это время так и торчала, дразня розовым соском. - Он меня любит. -
Очнись, девочка, он только себя любит, а ты, если не дура, цапани денежек
побольше, сколько получится, и вали по-тихому. - Не твоё дело, - Анжелика
поменялась в лице, куда только делась заискивающая бурёнка, даже сырники
уменьшились в размерах. - Не твоё дело, сколько я отхвачу. Тебя здесь быть не
должно! - Ах, вот оно что, - Марк заправлял стоящий член в штаны. - Молодец,
далеко пойдёшь, жаль, недолго. - Я с ним живу, я его терплю, и всё это, - она
взмахнула рукой, - моим будет, когда-нибудь, а ты вали, откуда приехал. Марк не
мог остановить смех. Он покатывался, сложился пополам, захлёбывался в нём,
почти выблёвывал. Или это был мерзкий коньяк? Пошатываясь, давя улыбку, он
вошёл в гостиную, где сидела взлохмаченная Анжелика и что-то взволнованно
выговаривала мужу. Ясно что. Шьют попытку изнасилования невинной
тридцатилетней пэтэушницы. - Что ж ты за человек такой? - отец смотрел прямо на
Марка. - Что ж ты за гадёныш? Всё портишь, к чему не притронешься - портишь, -
налил, выпил. - Думал, может, изменился за десять лет... а нет, такой же. - Не в кого
быть другим. - Он, он, - сучка наиграно хлюпала носом, размазывала помаду по
лицу, - она такой злой, зайчик. - Иди, - он приподнял жену, - иди, спать пора. - Но
новый год ещё не наступил. - В Петропавловске-Камчатском всегда полночь. -
Зачем ты на неё полез? - впервые Марк увидел, что Бронислав не так и молод, на
холёном лице проступали морщины, небольшие мешки под глазами, а некогда
чёрные, почти смоляные волосы, были изрядно покрыты сединой. - На хрен она
мне нужна? Она сама. - Тебе десять лет? «Она сама»... - Да ты знаешь... - Знаю я
всё, думаешь, только эта такая умная нашлась? - Ой, да идите вы все! - Марку
захотелось на улицу, в толпу, куда-нибудь, к Сафрону, словить подзатыльник от его
рассерженной и беременной жены на маленькой кухне, лишь бы не видеть всего
этого. Самодовольного и какого-то усталого отца, лепечущую Анжелику, следы её
помады у себя на лобке - еле отмыл. Новый год - семейный праздник. У кого-то
дерьмовое чувство юмора. Он завёл авто и тронулся, ворота открылись по сигналу
на брелоке, два пункта охраны раскланялись с пьяным водителем. Отлично, хорошо
хоть, дорога просёлочная, посёлок отдалён от города, и максимальный вред,
который можно нанеснести - задавить пару белок. Наверное. Голова кружилась. Он
отхлебнул коньяка и двинулся дальше, пока не добрался до трассы, там он машину
бросил, кажется, даже закрыл, и поймал частника, который и отвёз его «к людям».
Именно так попросил Марк. Людей было много. Просто огромная толпа вокруг
сверкающей ёлки. Весёлые, пьяные, они орали песни, танцевали, женщины
вышагивали в коротких юбках, из-под которых торчали посиневшие ноги в тонких