штанах, почти кончил от прикосновения, даже погладил себя пару раз, закрыв глаза
от удовольствия. - Катерина, а может, минет, а? - при слове «минет», спина и ноги
покрылись испариной. Его возбуждение переходило разумные границы, а он сидит
тут, светские беседы ведёт. - Что это? - Ну, в рот, если по-простому. - Катерина
поднялась и смотрела на Марка так, словно он ей открыл Америку и Антарктиду
одновременно. - Это... в рот? - она, видимо, от неожиданности, показала пальцем,
что именно «это», и в какой рот, и ведь не перепутала, догадливая. Слово
«трахнуть» знаем, а детали неизвестны. Нахваталась у ранних подружек, а у самой
каша, похоже, в голове. - Да, - коротко кивнул, а что тут скажешь. По сути, права.
«Это - в рот». - Ты меня даже не поцеловал ни разу, и... - вот таких глаз он ещё не
видел у Катерины. Обиделась? Он её не целовал? Да он её зацеловывал... хотя,
действительно, в губы он её и не целовал, не приходило в голову. - Катенька, а тебя
целовали? Умеешь? - до чёртиков захотелось стать первым, вот тут - первым, во что
бы то ни стало. - Нет, - снова отвернулась, уютная такая, волосы взлохмачены, щёки
алеют, а кожа на лице гладенькая, бархатистая. - Пододвинься ко мне, - села ближе,
он смотрел на её губы, нецелованные, и ощущал себя примерно таким же -
нецелованным и неопытным. Нагнул голову, приблизился к лицу, Катины глаза
были чернющие, сверкающие. Сухие губы к сухим губам, скользнули, задержались,
снова скользнули. Захватили в плен нижнюю губу, сжали, никакого языка, только
дыхание. Легко прикасаясь. Соприкасаясь. Остро. - Это твой первый поцелуй, -
отодвинулся немногою - А это - второй, - жёстче, не сразу, но ощутимо, чтобы
понять самому, впитать в себя это дыхание и вкус. Какой же там оказался вкус,
когда язык скользнул между девичьих губ, неловких и напряжённых. Сладкий,
ароматный, малиновый... нет, уютный. Бывает же такое. Уютный. Запустил пальцы
в волосы, поглаживал затылок и придерживал, пока язык изучал уютный рот,
скользнул между губ, пробежался по нижней губе, по верхней, снова скользнул
вглубь, почувствовал, как раскрылся, впустил, разрешил. Казалось, всё вокруг
застыло, время остановилось, свет перестал двигаться сквозь пространство, только
кровь неслась по венам и стучала в висках. Она простонала, ответила, неловко, но с
каждым глоточком воздуха увереннее, словно всю жизнь знала, что делать именно с
его губами. Как надо провести, придавить, лизнуть. Он терялся, кажется, забывал
дышать, но всё, что позволил себе в итоге - это лёгкие поглаживания плечиков, шеи
и поясницы... - Понравилось? - спросил он. - Да, - тихо так, уютно: «да». - Захочешь
ещё - попроси. Ты просишь - я делаю. Катерина не просила, ничего не просила,
только глазами следила. Огромными, чёрными. И пойми её - ни да, ни нет.
Спросишь - ответит. Промолчишь - мимо пройдёт. Если вдруг оставалась наедине с
Марком, не пыталась уйти, даже, когда была возможность - останавливалась.
Казалось, сама выбирает момент, чтобы задержаться на лестнице, в кухне или в
гостиной, якобы телевизор смотрит, когда никого дома нет. Марк заходил, садился
рядом, усаживал Катерину между своих ног, спиной к своей груди, и гладил, по
животу, груди, шее - там кожа нежная-нежная, а Катерина дышит часто, как
задыхается, сама вдавливается в его тело, при этом свои руки на коленках держит,
как на собрании школьного совета.
Удивительный человек, непонятный Марку, бездонный, как глазищи её чёрные, и
такой же бездонно уютный, какой-то родной. От волос малиной пахнет, шампунь
конечно, детский, на второй полке в ванной комнате стоит, рядом с приблудами
женскими и мочалкой... Первого сентября Марк пришёл поздно, среди ночи,
отмечали встречу, хотя накануне встречались почти всей группой, но не отметить -
тоже нельзя. Свет везде был выключен, полусонная Лопоушка появилась, зевнула и
предложила ужин, Марк не хотел есть, но как откажешь? Ждала... время прошло,
пора бы привыкнуть, а до сих пор вызывает удивление. Проходя мимо комнаты
Кати, член привычно поприветствовал закрытую дверь, приободрился, направил
мысли Марка в определённое русло, а ведь он минут сорок развлекался с Милой в
помещении кафедры, не утерпел до вечера, да и вечером, перед тем, как расстаться