Больше не стал приезжать, ей нравилось там, девочки, говорила, хорошие, не хотел,
чтобы Людмила забрала её, с неё бы сталось. Потом Катенька выросла,
благополучней стала... - И ты решил не вмешиваться? - Да. Но уж прости, изрядный кусок наследства я всё же на Катю оформил. - Что? - Марк посмотрел на отца, как на безумца, потом заржал. - Ты меня по ветру решил пустить? - засмеялся ещё громче. - Ты мне собирался сообщать эту новость? - Не знаю, думал, письмо написать, покаянное, объяснить всё, - Бронислав посмотрел на дорогу, вздохнул. -
Ты бы понял. - Прикольно. Тупо, но прикольно. - Не тупо, - отец отрезал. - Вот наследство-то эта упрямая ослица, - оба поняли, о ком речь, - точно оспорить не сможет и плюнуть мне в лицо тоже. - Только если на похоронах, - Марк продолжал смеяться над, казалось бы, совсем не смешной темой. - Вот в этом я как раз не сомневаюсь в любом случае, - Бронислав усмехнулся, не зло, как следовало бы в этой ситуации. Марк глянул внимательно на отца - с любовью усмехнулся... С
любовью! Невероятно! Исаев Бронислав Евгеньевич говорит о женщине, которую убить было бы за радость и как дань здравому смыслу, с любовью и, похоже,
перспектива её присутствия на его похоронах только радует его.
Глава 12. Часть 3. Настоящее
Марк прошёл за отцом в дом, там хлопала глазами Анжела, едва не приземлившись на пятую точку от неожиданности, когда двое прошли в домашний кабинет отца, который, как весь дом, был обставлен с широтой и излишним шиком.
Не хватало только золочёных рам с портретами предков. - Котичек, котичек, что-то случилось? - Анжела семенила следом, раболепно заглядывая в глаза. Похоже,
ситуация не на шутку напугала толстушку, сырники на лице кривились от муки неизвестности, но она продолжала исправно махать воображаемым хвостом, как нагадивший щенок. - Отойди, - Бронислав отодвинул движением руки жену и шагнул в кабинет. - Котичек, - проскулила блондинка. - Сгинь! - это было жёстко.
Вздрогнул даже Марк, впрочем, быстро забыл о сочувствии, захлопнув дверь перед лицом Анжелы, и смотрел, как отец листает огромную записную книгу в кожаном переплёте. - Отлично, - он набрал номер, на том конце ответили почти сразу, вместо приветствия отец произнёс: - Где она? Нет, ты мне скажешь, где она и что с ней, -
почему-то Марк не сомневался, что кто бы там ни был, он скажет. Так и случилось.
Бронислав качал головой, говорил: «Записываю», и записывал. Подтверждал короткими отрывистыми: «Да. Да. Да», в конце пожелал удачи и положил трубку.
Вместо «до свидания». - Кто это? - спросил Марк уже в машине, когда сказал навигатору конечную точку назначения, и тот построил маршрут. - С кем разговаривал? - Хороший знакомый Люды. Они не слишком близки, но основное он знает, и он мне должен. - О, как! Кто тебе не должен, интересно? - себе под нос.
Ехали часа два, в тишине, играла какая-то музыка, Марк бы не вспомнил какая, не разговаривали. Казалось, запас откровенности исчерпан. Да и интересовал Марка только один вопрос. Сестра ему Катерина или нет. Его по-прежнему мутило от одной этой мысли, он почти смирился, почти нашёл себе оправдание, только душу и рот не покидало ощущение кучи фекалий. И до икоты пугала перспектива объяснения с Катериной. Что он скажет и как? Какими глазами будет смотреть,
какие слова подберёт... после того, как истратит весь свой нецензурный лексический запас в небо. Катя, Катерина, Катюшка... Спустя время, часы, недели или годы, Марк оставил машину на парковке у сероватых стен Областной больницы. Огромной, похожей на космический корабль и здание какого-нибудь
НИИ одновременно. У архитектора, может, было не всё хорошо с чувством стиля,
зато с чувством юмора было всё отлично. Или хорошая трава в запасе. Приёмные часы почти закончились, охрана была благодушна и пустила запоздавших посетителей.
Дух больницы пронёсся резким запахом антисептиков и вчерашнего супа.
Отозвался треском ламп в бесконечно длинном коридоре и отскакивал от протёртого линолеума и дверей палаты. Никто не остановил, не спросил, не поинтересовался. - Подожди там, - отец кивнул головой в сторону небольшого островка рядом с постом медицинской сестры, где стоял диванчик с протёртым гобеленом и такой же старый телевизор, на котором красовался пульт. Несколько жухлых растений в больших напольных горшках дополняли унылую композицию.
Марк бывал в больницах, когда жил в России, три раза за всю свою жизнь. Два -
ребёнком, и почти ничего не помнил, и один раз его скрутило прямо на лекции,
карета скорой помощи неслась через весь город, чтобы сдать его дежурному врачу, который отрывисто говорил, скорей приказывал, и младшему персоналу, и пациенту. Меньше чем через час яркий свет операционной погас в глазах, а в следующее мгновение Марк открыл глаза уже в палате человек на восемь. Пока он сообразил, что может заплатить за отдельную палату, успел подружиться с парочкой толковых мужиков, закадрить медсестричку, которая делала ему уколы и комплименты его пятой точке, впоследствии, на прощание, он поимел её прямо в процедурке, и решил не перебираться к платникам. Через четыре дня Марка выписали, оставив на память лист формата А4 и шрам от аппендицита. Кажется, за те десять лет, что его не было в стране - ничего особенно не изменилось. Те же запахи, те же палаты, те же быстро снующие по отделению улыбчивые медсёстры,
которые не видят не только посетителей, но и пациентов. Отца не было уже минут двадцать, когда дверь палаты открылась, на пороге появился отец и Лопоушка.
Лопоушка... Марк моментально узнал её. Она почти не изменилась. Странно, не изменилась, будто года, оставив свой след на отце, на нём самом, на Катерине,
Лопоушку обошли, обтекли тягучей рекой, не оставив следов. Почти не оставив.
Такое же бледное лицо, чуть покрытое полупрозрачными веснушками, светлые волосы, подстриженные под каре, упрямый взгляд, складка на переносице стала глубже, губы сжимались в более тонкую линию, а ушки всё так же торчали и казались полупрозрачными. Внеземная. Странная. Упрямая. Злая. Она была зла.
Наклонила голову вбок, посмотрела с ещё большим упрямством и, поджав губы,
подошла к Марку. - Здравствуй, Марик, - голос был, тёплым, родным каким-то,
уютным, да, он был уютным. В нём был слышен тембр Катерины, почти один и тот же голос. Марк вздрогнул от очевидной схожести. Раньше это не было так заметно,
впрочем, Катерина тогда была молоденькой, сейчас, став женщиной - она в точности повторяла мимику и жесты своей матери. Это было пугающе. -
Здравствуй, Людмила, хорошо выглядишь, - Марк скользнул взглядом по худой фигурке женщины в тёмно-сером трикотажном костюме. Бронислав возвышался за худенькими плечами, как скала. Стоял так, словно всегда там был. Довольно странное ощущение. Марк поморщился и отвёл глаза. - Люда, Марик хочет тебя спросить, - Бронислав говорил за её спиной и смотрел не на Лопоушку, а скорее на
Марка. - Что ты хотел узнать? - она вздохнула и начала садиться на диван, Марк отошёл на пару шагов. Стоя он был ещё выше маленькой Лопоушки, присевшей на краешек дивана, пришлось сесть рядом. Разговор, судя по упрямо сведённым бровям и обстановке, предстоял долгий. - Катерина моя сестра? По отцу? - он прямо смотрел на Лопоушку, не думая отводить взгляд, не сейчас. - Люд, я могу сделать ДНК-тест, и я его сделаю, поэтому скажи мне, здесь и сейчас. Лопоушка отвернулась и стала разглядывать пейзаж за окном. Собственно, из пейзажа там было только небо - девятый этаж, - но, видимо, чрезвычайно занимательное. Она смотрела очень внимательно, очень. Словно там шла демонстрация сотворения мира, не меньше. Марк дёрнул себя за волосы в нетерпении, мотнул головой, сжал губы до боли, чтобы не заорать на неё. Простой вопрос, чёрт возьми! - Зачем, зачем ты снова поднимаешь эту тему? - Лопоушка перевела взгляд на Бронислава, голос звучал ломко, как треск пересохшего папируса. - Я просила оставить нас в покое. -