Это не я, не мне, - отец выразительно посмотрел на Марка. - Это важно. - Оставь
Катю в покое, Марик, - Лопоушка уставилась на Марка взглядом бультерьера, -
оставь. Мало того, что случилось тогда? Зачем ты снова приехал, для чего начинаешь?.. - Люд, тогда... - Марк не знал, что сказать. Он не думал извиняться, не собирался ничего обсуждать, не хотел даже говорить на эту тему. Может быть потом, когда-нибудь, но не сегодня. Он не готов. Лопоушка была по уши в дерьме,
хотелось не просто наорать на неё, растоптать её словесно, на самом деле хотелось съездить ей по лицу. По бледному, с такими же бледными веснушками, лицу. - Ты совратил её, испортил, изнасиловал, всё из-за тебя, - она выговаривала Марку, как младшему школьнику. Марка подбросило вверх, как если бы он сел на раскалённую сковороду, и на ней шкворчало масло. Или его задница. - Я не насиловал, она... -
Сама? - Лопоушка горько усмехнулась. - Сама? - Нет, - он повысил, наконец, голос,
скрипнув зубами, кажется, лишив их эмали. - Ты права. Я совратил, я испортил и изнасиловал, хотя, если у тебя есть хотя бы немножечко мозгов, ты прекрасно понимаешь, что это было не насилие! Бронислав попытался остановить Марка,
напомнив, что они в больнице, а Людочка себя плохо чувствует. Людочка! Уже
Людочка! Плохо себя чувствует. Хорошо, что Марк сейчас счастлив! И отлично себя чувствует! - Заткнись, нахрен, - Марк прошипел отцу и резко повернулся к
Лопоушке. - Я любил её, чтобы ты знала, любил, скорей всего, я делал это через задницу, но любил. Люд, твоя дочь, возможно, сегодняшнюю ночь провела с братом, это, по-твоему, шутки? По-твоему, нужно продолжать молчать, заставить пройти меня и её экспертизу? Не думай, что я это спущу с рук, понятно? - злость просто затапливала Марка, до самой макушки. Да сколько можно-то?! Земной шар стал крутиться в обратную сторону? Законы физики перестали действовать?
Почему он стучит в эту стену и не чувствует даже шишек на своей голове?
Невозможно проломить стену, которая попросту отодвигается на расстояние следующего шага. - Богдан, - вдруг произнесла Лопоушка и замерла, смотря на
Бронислава, похожая на мышонка в мышеловке-ловушке. - Что? - Кто? - в один голос проговорили отец и сын, смотря на женщину, ставшую ещё меньше и бледнее, отчётливо стали видны синяки под глазами и морщины в уголках глаз,
опущенные уголки потрескавшихся губ и бледные брови, которым давненько не придавали форму. - Богдан?! - взревел отец. Из палаты, напротив поста медсестры,
выглянула женщина и уставилась на Бронислава, выразительно прося его заткнуться. Пришлось уже Марку напоминать отцу, что Людочка плохо себя чувствует, и где они находятся. Лопоушка была не похожа на себя. Испуганная,
сжавшаяся, она смотрела на Бронислава, поверхностно и быстро дышала. - Я
говорила, Катюшка не от тебя, Боря... - Богдан, значит, - голос Бори стал ровным,
словно он читал сертификат на алкоголь и сравнивал с данными на бутылке. - Он знает? - Да, - Лопоушка отвечала тихо. - И что? - Он... ты же знаешь. - Знаю, - рот отца скривился. - Ты должна была мне сказать, - он спокойно смотрел на Люду. -
Просто сказать, а не... - Я виновата, прости, - пальцы у Лопоушки были тонкие, как прутики, ладошка маленькая, ломкая, кожа на руках сухая. Почему-то сухость показалась Марку признаком уязвимости. Он посмотрел ещё раз на Лопоушку, она разглядывала свои руки с синими выступающими венками. Глянул быстро на отца,
тот молчал. - Богдан? - он не знал, кто такой Богдан, и не хотел знать, зато он точно знал, что его отца зовут Бронислав. Не Богдан. Этого было достаточно. Пока, во всяком случае - это был максимум информации, которая требовалась Марку.
Наверное, так себя ощущают получившие помилование накануне исполнения приговора. Облегчение - основное чувство. Куцая радость от неверия в собственную удачу, перемешенная с пищащим восторгом. Богдан. Отличное имя.
Марк был готов назвать своего сына Богданом! Расцеловать весь мир, начать с
Лопоушки, закончить Катериной. Его трясло от эндорфинов, которые ошалели и пустились в пляс по кровеносной системе, ликовали в каждом сосуде, каждом капилляре, каждой клетке. - Точно Богдан? - Марк должен был убедиться. При каждом упоминании этого имени Бронислав вздрагивал, и Марк подумал, что,
пожалуй, называть так сына - плохая идея. - Да, конечно, Марик, - Лопоушка улыбнусь сквозь силу, словно эту улыбку из неё выдавили. - Женщина знает такие вещи. - Отец?.. - вопрос повис, не заданный. - Езжай, доберусь, - отец показал на бумажник. Всегда можно вызвать такси, если он ещё уедет отсюда. Что-то подсказывало Марку, что сегодня Бронислав останется здесь, даже если ему придётся спать на стуле или не спать вовсе. Быстро уходя, Марк подумал, что глупо было приезжать к Лопоушке, не взяв даже апельсинов, или что обычно приносят в больницу? Даже не поинтересоваться её самочувствием, нужна ли помощь.
Оглянувшись, он посмотрел на название отделения. «Терапия» - значит, ничего особо серьёзного. Не реанимация же, не хирургия, других отделений Марк вспомнить не мог, чем отличается «кардиология» от «эндокринологии» без гугла,
пожалуй, и не ответил бы. И то, и другое пугало до усрачки, а вот «терапия»
звучало обнадёживающе, и даже приставка «тринадцатая» не смущала.
Глава 12. Часть 4. Настоящее
К Катерине он добрался уже к ночи, наконец сообразив на обратном пути кинуть телефон на зарядку, найдя несколько пропущенных звонков от Катерины, один от
Глеба и один от Славика Лауды. Перезвонил только Катерине, она не взяла трубку,
подумал, что спит. Сначала направлялся в тот дом, откуда уехал сегодня утром, но пути, на всякий случай, подъехал к квартире и, о чудо, горел свет. Значит здесь... и не спит, только трубку не берёт, засранка. Марк широко улыбнулся, наконец-то радость от внезапного «помилования» стала очевидной, разлилась по всему молодому организму и согрела его, будто на улице было не минус тридцать пять, а все плюс сорок, а то и с приличным хвостом. Будто Марк валялся на пляже, рядом с тёплым океаном, и жарил бока на солнце, подставляя тело под тёплый бриз. Лифт по-прежнему не работал, стены были так же обоссаны, у дверей нёс пост бывший муж - Витя-моль. Марк отодвинул его ногой, тот даже не сопротивлялся, поднял воротник куртки и посмотрел бесцветными глазами на Марка. - А вот и ещё один ёбарь пришёл, - просипел, как слизня выблевал. - Только один ушёл - другой на пороге. Конвейер, а не баба. - Моль показал характерный жест задницей и смачно сплюнул. - Будешь за другим подъедать, значит. Давай, давай. Марк продолжал звонить в дверь и одновременно на телефон, пока Катерина не открыла дверь. В
длинном шёлковом халате, бледная, волосы убраны в хвост, на щеках покраснение -
от щетины, - губы алые... да, что там - от неё разило сексом, несло за версту. Даже,
если на грудь повесить табличку «меня только что трахнули» и выставить голой на площадь, было бы меньше сомнений. Марк сглотнул обжигающую горечь,
поднимающуюся по горлу, перешагнул порог и захлопнул дверь, предварительно пнут бывшего мужа, тот отлетел к противоположным дверям, там начал копаться и устраиваться. - Суток не продержалась, я смотрю, - ох, как же Марк разозлился,
мгновенно. Жуткий сгусток концентрированной злости было сразу не переварить,
не пропустить через себя и не выпустить наружу в чистом виде. В этот момент
Марк понял, почему совершают убийства из-за ревности. Или самоубийства.
Почему сжигают города или себя. В голове стоял звон, в ушах, во всём теле. Дзынь,
дзынь, дзыыынь. - А должна была? - Катерина развернулась и пошла в сторону комнаты, Марк последовал за ней. Простыни другие, сменила после Марка. Эти зелёного цвета, воняли посторонним мужиком, были скомканы. - Да, - Марк не знал, что ответить. Он что, просил звезду с неба или три миллиарда долларов? Не спать с Владюшей, ни с кем не спать... вот, что он просил. Не так и много,