В такой ситуации в 1922 г. возник вопрос о создании горной области Кыргызстана как первого национально-государственного образования кыргызов. Область эта не была образована главным образом по причине клановой борьбы между вождями племен солто и сарыбагыш.
Но речь о другом. Инициаторы создания горной области, люди достаточно амбициозные в своих территориальных претензиях, и не помышляли о включении в ее состав земледельческих районов юга Ферганской долины, населенных узбеками. А Москва принимает именно такое решение, мотивируя это целесообразностью создания в Кыргызстане более широкой экономической базы.
Такой же причиной объяснялось включение, например, Ходжента в состав Таджикистана. Да что там говорить! Весьма активно дебатировался вопрос о передаче Ташкента Казахстану на том основании, что в районах, расположенных вблизи Ташкента, проживало значительное число казахов. Если бы я сам не читал соответствующие архивные документы, не поверил бы, что такой абсурд мог иметь место.
Бесспорно, что осуществленное в 1924 г. национально-государственное размежевание Средней Азии было большим успехом Москвы в дальнейшей колонизации региона в ее советском варианте. Вместе с тем оно имело такие исторические последствия, которых Кремль и не предполагал. Что бы критики Москвы ни говорили, но в среднеазиатских советских республиках были созданы предпосылки для формирования национальных политических и культурных элит, для развития государственно-патриотического уровня национального сознания. Созданные волевым решением Москвы квазигосударства через семьдесят лет стали независимыми именно в определенных им в 1924 г. границах.
Существует и другая точка зрения. Многие отечественные и западные исследователи утверждают, что в 1924 г. Москва заведомо закладывала основы будущего противостояния различных этносов. Необезвреженная мина Кремля, дьявольские планы кремлевских картографов - вот такие характеристики национально-государственного размежевания Средней Азии можно встретить в различных научных трудах. Или еще выразительнее: молот сталинской национальной политики выковал новые нации на обломках разбитых им цивилизаций.
Думаю, что здесь, как говорится, нельзя всех стричь под одну гребенку. Если в той или иной мере и можно согласиться с обоснованностью подобного рода выпадов, то, пожалуй, только в отношении узбекско-таджикского этноса. Если и есть основания для горестных размышлений, то у узбеков более чем у какого-либо другого этноса в регионе. По переписи 1926 г. узбеки составляли в Таджикистане - 21,2%, в Кыргызстане - 11%, в Туркменистане - 10,5% населения. Но дело не только и не столько в этом. Наиболее острая проблема связана с этнической и государственной идентичностью узбеков и таджиков.
И вновь об узбеках и таджиках
Исторически уникален этногенез узбеков и таджиков в рамках многовекового процесса конвергенции двух типов культур. Возвращаюсь к этому вновь в связи с разделом Средней Азии на советские республики. И вновь задаюсь вопросом: не был ли в данном случае нарушен естественный ход истории? Во всяком случае, этнолингвистический критерий здесь не был в той мере эффективным, как в отношении казахов, кыргызов или туркменов. Социологическое исследование, проведенное в 1926 г., то есть уже после этого раздела, в районах бывшей Бухарской республики, где преобладало фарсиязычное население, показало, что значительная часть опрошенных идентифицировали себя и с узбеками, и с таджиками. Были и те, кто не мог определить свою этническую принадлежность и даже не проявлял к этому интереса (Park A. Bolshewism in Turkestan. - N. Y. 1957. S. 93).
Позволю себе еще раз в вопросе об узбеках и таджиках обратиться к западным исследователям ввиду их политической неангажированности.
Все они единодушны в том, что, хотя создание Узбекской ССР было вызвано в значительной мере волевым решением Кремля, объединение большей части населения Средней Азии в одну узбекскую нацию имело веские объективные историко-культурные основания (см., напр.: Probleme der Nationswerdung der Usbeken und Tadshiken. S. 24; Paul Georg Gei. S. 89-90).
Вместе с тем констатируется, что для провозглашения таджиков в качестве титульной нации необходимые предпосылки отсутствовали, поскольку не было культурной общности равнинных и горных жителей, а географические и инфраструктурные условия горной страны не способствовали хозяйственным связям между различными ее районами.
Отмечается одобренное Москвой преобразование термина "таджик" из социокультурного, применявшегося для обозначения оседлого населения региона в этнический (Rakowska-Harmstone Т. Russia and Nationalismus in Central Asia The Case of Tadzhikistan. - Baltimore. - London. 1980. S. 8,71).
Думаю, что, исходя из конкретной исторической ситуации, вначале был избран, пожалуй, наиболее целесообразный вариант. Тогда из ряда горных районов Туркестана и Бухары была создана Таджикская автономная область, сразу же преобразованная в автономную республику, что позволило в январе 1925 г. создать в рамках этой автономии еще одну - Горно-Бадахшанскую автономную область.
Население этих автономий имело и языковую и иную культурную специфику. Особенно памирские народности: язгулемцы, рушанцы, бартангцы, шугнанцы, ишкашимцы, ваханцы. Все они являются потомками оседлых фарсиязычных жителей Мавераннахра, переселившихся в труднодоступные горные долины Памира перед завоеванием региона шейбанидскими узбеками. Здесь они слились с местным населением, сохранив свои особые культуру и образ жизни, не испытавшие тюркского влияния. Автономию в форме области они получили под общим названием "горные таджики".
Дальше события развивались по сценарию, который я назвал бы ситуативно-политическим. В эти годы Москва рассматривала Узбекистан как зависимый от нее центр силы в Азии. Эту идею озвучил в феврале 1925 г. председатель ЦИК СССР М.Калинин, который, обращаясь к делегатам Первого съезда компартии Узбекистана в Бухаре, сказал: "...Узбекистан, имея огромный культурный потенциал, технические возможности, богатые города Востока и людские ресурсы, должен играть в Средней Азии огромную роль, можно сказать, роль гегемона..." (Калинин М. Избранные произведения. - М. 1960. Т. 1. С. 630).
Подобному отношению Кремля к Узбекистану способствовало доверие, которым (по рекомендации известного в прошлом московского функционера В.Куйбышева, работавшего в Бухаре в 1920 г. по линии Коминтерна) пользовался у Сталина молодой лидер Узбекистана Файзулла Ходжаев. С 1920 г. член Бухарского ревкома, председатель Совета народных назиров (комиссаров) Бухарской Народной Советской Республики, с 1922 г. член Средазбюро ЦК РКП(б), с 1925-го по 1937 г. председатель Совета народных комиссаров Узбекской ССР. В 1937 г. был арестован и в 1938 г. расстрелян. Реабилитирован посмертно. Именно на Ходжаева делал ставку Сталин в своих дальнейших, далеко идущих геополитических планах.
Однако к концу двадцатых годов политическая конъюнктура в Средней Азии начала меняться. В 1929 г. Таджикистан был выделен из Узбекистана, став союзной республикой. При этом из Узбекистана Таджикистану был передан город Ходжент и вместе с ним 8 тыс. кв. км территории. С этим политическим решением Москвы связан и перенос в 1930 г. столицы Узбекистана из Самарканда в Ташкент. В некоторых партийных документах того времени одним из мотивов такого решения называются весьма острые проблемы борьбы с так называемым басмачеством ("Движением за независимость").
Вместе с тем есть основания полагать, что это было сделано также и с целью приструнить Узбекистан, который при Ходжаеве и других находящихся у власти выходцах из Бухары стал проявлять излишнюю самостоятельность. Тем более что в это же время на политическом небосклоне Узбекистана появились представители ташкентской группировки Икрамов и Юсупов. Они показались Сталину более покладистыми и сговорчивыми. (Акмаль Икрамов, 1898-1938 гг. В 1929-1937 гг. первый секретарь ЦК КП(б) Узбекистана, секретарь Средазбюро ЦК ВКП(б). Репрессирован, реабилитирован посмертно; Усман Юсупов, 1900-1966. С 1929 г. секретарь ЦК КП(б) Узбекистана, в 1931-1937 гг. - председатель Средазбюро ВЦСПС, в 1937-1950 гг. Первый секретарь ЦК КП(б) Узбекистана, в 1953-1955 гг. - председатель Совета Министров Узбекистана.)