– Зажгите солому и трубите в карнаи.
Воины так и сделали. Слоны испугались дыма и рева карнаев и разбежались в разные стороны, а богатырей потоптали. Осталось у индостанского шаха всего восемьдесят воинов, и пришлось ему бегством спасаться.
Забрался он от стыда в пещеру и сидит там, с досады никому на глаза показаться не решается.
Приходит к нему одна старуха и говорит:
– Мой падишах, вставайте, возвращайтесь на свой трон, а Карасоч-пэри я вам раздобуду.
Шах ей отвечает:
– Если ты Карасоч-пэри мне приведешь, половину моей казны получишь.
Старуха ему говорит:
– Дайте мне большую лодку и двадцать кровожадных батыров. Прикажите дать им запас пищи на три месяца, за мной дело не станет.
Шах приказал так и сделать. Старуха и двадцать батыров сели в лодку и поехали по реке. Спустя несколько дней приплыли они ко дворцу Карасоч-пэри.
Старуха приказала:
– Я пойду во дворец, а вы спрячьтесь, ждите меня, из лодки не выходите и не шевелитесь. Когда я крикну: «Время дорого», сразу же хватайте девушку и гоните лодку что есть силы.
Шел последний день свадебного пира. Народ веселился, а девушки, прежде чем отвести Карасоч-пэри к жениху, повели ее в хаммом. Вдруг появилась среди них какая-то женщина, она и пела, и плясала, веселила всех, а потом зашла в хаммом.
Около хаммома музыканты играют, девушки песни поют, танцуют, ждут, когда Карасоч-пэри и эта женщина выйдут, а их все нет и нет. Наконец одна девушка заглянула в дверь, а в хаммоме пусто, только задняя стена проломана.
А эта женщина-плясунья и была та самая старуха, которую индостанский шах подослал. Схватили воины девушку и увезли ее на лодке к индостанскому шаху.
Шах на радостях большой пир устроил.
Привели прислужницы Карасоч-пэри к шаху, он рядом с собой ее на золотой трон сажает. А она посмотрела на шаха и говорит:
– О, повелитель вселенной, прежде чем стать вашей женой, прошу вас выполнить мое заветное желание. Пусть в честь праздника сегодня ни один человек в вашей стране не терпит мук и страданий, пусть никто слез не льет, пусть всем беднякам долги простят, а всех заключенных из зиндана освободят.
Шах подумал, подумал – и отдал приказ.
– Во-вторых, – говорит Карасоч-пэри, – уже сколько сотен лет простые люди не могут войти в шахский дворец. Пусть хоть во время свадебного пира двери вашего дворца будут открыты для всех бедняков и для нищих.
Шах и на это согласился.
– Теперь, последняя просьба, – говорит Карасоч-пэри. – Хоть я никогда и не дотрагивалась до руки мужчины, но я уже была обручена с одним юношей. А по нашему обычаю, если девушка была обручена, она должна выждать сорок дней и лишь после этого может обручиться с другим. Хоть и большой это срок, но я должна уважать обычаи своего народа. А чтобы этот срок незаметно прошел, пусть свадебный пир длится сорок дней.
Шах и на это тоже согласился.
Тогда Карасоч-пэри встала и ушла со своими прислужницами к себе. А во дворце начался пир на сорок дней и сорок ночей.
У индостанского шаха была семнадцатилетняя дочь, красавица, умница – звали ее Дильнауаз. Целые дни проводила она вместе с Карасоч-пэри, беседовала с ней, угощала ее, развлекала.
Хоть была Дильнауаз умная и смышленая,но одного никак понять не могла. Каждый день вечерней порой приходил во дворец какой-то человек, закутанный в черное покрывало. Садился он под тутовым деревом, ни с кем не говорил, до еды, которую перед ним ставили, не дотрагивался, ничего не просил, на вопросы не отвечал. Сидел он под деревом и плакал, а потом уходил. Один раз отозвала его Дильнауаз в сторону и спрашивает:
– Кто вы? Какая злая сила вас так мучит? Расскажите мне, может быть, я смогу облегчить ваше горе.
А человек в черном только пристально посмотрел на нее, но ничего не сказал и ушел. Жалко стало Дильнауаз этого человека, и она его полюбила.
Если он не приходил в обычное время, она с нетерпением ждала его, по ночам не спала, все о нем думала, в лице изменилась, побледнела. Заметила это Карасоч-пэри и говорит ей:
– Что с тобой, сестрица? Что тебя так беспокоит? Отчего ты так похудела?
Тут Дильнауаз рассказала ей все – и про человека в черном покрывале, и про то, что она его полюбила. Карасоч-пэри подумала, подумала – и говорит ей:
– Когда он завтра придет, то спроси у него вот что: «Сколько вас было, когда выехали из Рума, сколько стало в городе Шоме и сколько вас в Индостане?» Ответ его мне передай.
На следующий день Дильнауаз с нетерпением ожидала человека в черном покрывале, а когда он пришел, отозвала его в сторону и спросила:
– О, юноша, подавленный тяжелым горем, скажите мне, сколько вас было, когда выезжали из Рума, сколько стало в Шоме и сколько вас здесь, в нашем городе?
Не в силах сдержать слезы, юноша ответил:
– О, царевна! Заставляя меня говорить, вы лишаете меня возможности уехать из вашего города. Много у меня было несчастий, а вы так жалеете меня, что я решил в вашем городе остаться. Из Рума мы выехали вдвоем, в Шоме нас стало трое, а здесь я один. А что это значит, я хотел бы рассказать вам только в самую последнюю минуту. Вот если бы я мог остаться на ночь во дворце, я рассказал бы вам обо всем.
Дильнауаз спрятала его в саду, в беседке, а сама пошла к Карасоч-пэри. Увидев ее, Карасоч-пэри спрашивает:
– Ну что? Принесла ответ?
– Он сказал, – говорит Дильнауаз. – Из Рума мы выехали вдвоем, в Шоме нас стало трое, а здесь я один.
И Дильнауаз рассказала, что она этого юношу в беседке спрятала.
Ночью, крадучись, Карасоч-пэри подошла к беседке. Заглянула через оконце и видит: сидит там юноша в черном покрывале. Узнала она сразу, что это Надыр. Как только Карасоч-пэри похитили, он отправился ее искать в Индостан.
Уже тридцать девять дней провела Карасоч-пэри у индостанского шаха. Накануне свадьбы написала она ему такое письмо:
«Шах-повелитель! Завтра назначенный мною срок кончается и наступает день, когда мы оба должны осуществить свои мечты. После того как я стану вашей женой, мне уже нельзя будет покидать этот дворец. А мне очень хочется посмотреть ваш город. Поэтому разрешите мне сегодня вечером покататься верхом с моими прислужницами на улицах».
Шах прочитал письмо и объявил:
– Ладно уж, если ей так хочется!
И тут же отдал приказ, чтобы вечером ни один мужчина не смел выходить на улицы. Оседлали коней, прислужницы нарядились, ждут, когда Карасоч-пэри выйдет. А та говорит:
– Еще слишком рано. Давайте вздремнем немножко.
Все легли и уснули. Тогда Карасоч-пэри потихоньку встала, заперла прислужниц на замок и выпустила из беседки Надыра. Сели они на коней и поскакали в степь.
Отъехали они немало. Здесь Надыр нашел для Карасоч-пэри пещеру и сказал:
– Вы уж тут побудьте, а мне нужно в город вернуться. Если я с этой старухой-злодейкой не расправлюсь, она нам еще может горе причинить.
Поскакал он в город, подъехал к дому старухи, взял кетмень да как стукнет – и убил злодейку. А потом привязал мертвую старуху к воротам шахского дворца.
Утром шах отправился в мечеть, видит: стоит старуха, прислонившись к воротам. Шах и говорит:
– Ну, старуха! Ты за наградой пришла? Свадьбы не начну, пока тебя не порадую. Иди во дворец и жди там, пока я утренний намаз совершу.
А старуха ни с места, молчит, не шевелится, только зубы скалит. Тогда шах говорит слуге:
– Отведи эту старуху во дворец.
Дотронулся слуга до старухи, а она и повалилась. Шах испугался и поскорее послал слуг узнать, что делает Карасоч-пэри. Пришли слуги, видят: девушки-прислужницы сидят под замком, а Карасоч-пэри исчезла.
Разгневался шах и выслал погоню за Карасоч-пэри. Но нигде ее найти не могли. Ездили воины, ездили – и так ни с чем вернулись.
Когда хитрая старуха похитила Карасоч-пэри и увезла ее к индостанскому шаху, Кадыр так горевал, что чуть не заболел. Испугался шомский шах, что, если что-нибудь с Кадыром случится, румский царь скажет, чего доброго, что он нарочно сам его сына заманил, да и пойдет на него войной.
Стал шомский шах просить Кадыра домой возвратиться. Подарков дорогих ему дал на дорогу, четырех батыров снарядил провожатыми. Погоревал Кадыр, погоревал – да и уехал к себе на родину, в Рум.